А вот теперь самое время было захлебнуться чувством вины по полной — я не только провел Бэрри коридорами. Я привел ее к этому ублюдку. Что и когда он мог сделать — второй вопрос. Но то, что у Бабочки слишком быстро развиваются симптомы, говорит об одном. Саровский взялся уничтожить все, что мне дорого.
Людог стоял у стены, лицом от двери, скрестив руки за спиной, будто ждал чего-то. Мы вошли с Шеррингтоном внутрь, и я сразу направился к Саровскому:
— Повернись.
Он оглянулся через плечо:
— Долго до тебя доходило.
— Мне было чем заняться, тебе не понять.
— О, да, — усмехнулся он. — Но ты должен понять, инквизитору ни к чему слабости. — Саровский медленно обернулся и кинул неприязненный взгляд на Шеррингтона: — Вы оба удивитесь, но мои действия были полностью согласованы. Нимкар может теперь делать что угодно, чтобы выставить меня крайним, и я бы поступил также, будь на его месте. — Он перевел взгляд на меня: — Ты прав, моя должность скоро должна была освободиться, и кого бы я мог взять в преемники?
Я смотрел на него не мигая и даже дышать вдруг стало незачем.
— Конечно, тебя, — усмехнулся он. — Но только не в том виде, в каком ты существуешь, Вернон. Инквизитор не может иметь слабостей…
— Ты отравил Сильву? — перебил его жестко.
— Нет.
Я развернулся и направился к выходу, когда он крикнул мне в спину:
— На поверхности горячей воды порошок не тонет, а быстро вспархивает в воздух.
Вот как он траванул Нонну. И также он отравил Бэрри, когда мы пили у него чай.
Дойти удалось только до следующей камеры, напротив которой я сполз по стенке и уперся лбом в холодный бетон…
67
Плохо стало как-то резко. Сначала было хорошо… а потом перед глазами потемнело, а в легких запекло. И тело сковало от ужаса. Я закашлялась, с ужасом хватая ртом воздух и отмечая, как россыпь кровавых капель жутко смотрится на мониторе.
— Бэрри! — подскочила ко мне Сильва и рывком разодрала блузку на груди. — Зови Вернона!
Холодный пол бросил тело в дрожь, а от горячих пальцев Сильвы запахло смесью эфирных масел:
— Потерпи, девочка. Все будет хорошо. Мы тебя спасем…
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем пожар в груди пошел на спад, а я смогла вздохнуть чуть глубже, чем наполовину.
— Вернон! — вскрикнула Сильва.
Он не терял времени ни секунды — подхватил на руки и даже не заглянул в лицо. Перед глазами замелькал свет коридоров, больно запульсировало в голове от шагов и крика.
— Каллум! Быстро мне камеру свободную!
Он был прав. Выбора не было. Если я вспыхну… Боже, как же хотелось жить! Так, что из глаз покатились слезы. И так хотелось обвить его шею, прильнуть носом и последний раз вдохнуть его запах… Но было нельзя… Ему и так больно…
Его шаги бились в груди, как еще одно сердце, и я концентрировалась на них изо всех сил. Эфирное масло Сильвы помогало представить, что я просто лежу в саду среди травы, и это сердце… то самое, которое отдал мне инквизитор.
— Вернон, — послышался голос Шеррингтона. — Сюда. Скоро будет готова вытяжка, протяните…
— Выходите все, — рыкнул мой инквизитор, и наступила тишина, в которой он уложил меня на холодную мертвую кровать.
— Рэд…
— Шеррингтон, выходи…
Я сглотнула с трудом и перевела взгляд на Вернона. Он сразу же посмотрел мне в глаза и улыбнулся, подхватывая ладонь:
— Не бойся.
— Я не боюсь, — произнесла одними губами.
— Рэд, не надо…
— Проследи за тем, чтобы Сильва закончила с вытяжкой, — нехотя оторвал от меня взгляд Вернон.
И до меня вдруг дошло:
— Н-н-не надо…
— Помолчи, — непреклонно рявкнул на меня он и взревел в сторону двери: — Вон пошел! Закрывай!
— Вернон… — хрипела я.
Боль возвращалась в грудь, раздувалась, будто пожар, и с каждым вдохом становилась все сильней.
А он вдруг начал быстро раздеваться. Взгляд при этом был такой, будто казнить меня собрался. Только когда сбросил рубашку и наклонился надо мной, я ошалело моргнула — печать была цветной! Все, каждая деталь! И невероятно переливалась, будто солнечный свет попал на объемные грани. Даже моя, кажется, не была столь прекрасна.
Я коснулась ее, пока он стягивал с меня рубашку, но Вернон не придал этому значения. Когда он осторожно поднял меня и притянул к себе, мы оба были абсолютно голыми.
— Что ты делаешь? — выдавила я, чувствуя такую слабость, что глаза начинали слипаться.
— То, что чувствую, — устраивал он меня так, чтобы наши тела были как можно сильнее вжаты друг в друга. — Обнимай меня…
— Я хочу спать.
— Не спи… Говори со мной.
— Тебе разрешили меня любить, ты видел?
— Только сейчас, — скользнул он губами по шее, и его дыхание показалось горячее огня, что жег меня все сильнее.
— Боюсь, не смогу терпеть боль…
— Болит?
— Нет… просто печет… И будто тепло забирает…
Он притиснул меня к себе сильней:
— Жмись ко мне, давай.
— Тебе лучше уйти… Я не хочу, чтобы ты горел со мной…
— Будто тебя кто-то спрашивает.
— Вернон, я не хочу, чтобы любовь умерла. Если ты умрешь, она умрет вместе с тобой…
— Она никому не нужна, кроме нас, — гладил он меня по волосам.
Дыхание вдруг сперло, а из груди рванулось пламя. Я взвизгнула, когда оно лизнуло обоих…