Мой босс-тиран, или Няня на полставки (СИ)

Мира на удивление бодро вскочила босыми ногами на пол (хотелось побыстрее собрать воду и лечь обратно спать) и закричала от пронзившей до самого сердца боли. Упала на кровать, в ужасе взирая на ногу, и слезы сами собой градом посыпались из глаз. Она попыталась сама достать осколки из раненой ноги, но кажется только сильнее вдавила стекляшки в кожу.

— Алло, скорая? — прошептала Пташкина из последних сил. — Приезжайте, кажется, я умираю...

Мира уже хотела было отключиться, но вовремя вспомнила, что дверь-то как-то нужно открыть, поэтому умирать повременила и на одной ноге, страдая и плача все громче и громче, поскакала к двери.

И уже на последнем издыхании встретила приехавших на вызов молодых фельдшеров. Повисла на груди у одного из них, наказав делать с ней все, что пожелает, и отключилась.

* * *

Очнулась Пташкина в белой палате. Потянулась и тут же охнула. Нога запульсировала острой болью, и она вдруг вспомнила всё. Ну как все... последние воспоминания — красивое, чуть небритое лицо фельдшера, и его сильные волосатые руки.

— Выспалась? — вместо красавца-фельдшера в палату вошла пожилая женщина-врач и с усмешкой посмотрела на Миру.

— Я... эээ... долго спала? — красная как рак Мирослава попыталась спрятать взгляд, но доктор только головой покачала.

— Ну как тебе сказать, часа три так точно. Напугала мальчиков на скорой, думали теряют.

Пташкиной стало стыдно. Очень стыдно. Ну правда.

— Славка причитал всю дорогу, мол, жалко, такая красивая и помрет.

— Так и сказал?

— Так и сказал. Ну вот что, отдохнула - пора и честь знать. Раны мы твои обработали, осколки вынули, швы наложили, ногу перебинтовали. Можешь домой ехать, больничный нужен?

— Как домой? А как же я поеду-то, а?

— Ну позвони кому-нибудь, пусть забирают, дома лечись, швы в поликлинику сходишь снимешь.

— Ладно, — вздохнула Мира, — сейчас вызвоню кого-нибудь.

И тут только поняла, что у нее с собой ни денег, ни телефона.

— Горе луковое. Давай наберу кого скажешь, поговоришь.

Позвонили Светику, но она в данный момент находилась на депиляции глубокого бикини и в ближайшее время освобождаться не планировала.

— Ну там запись потом через месяц только... — слегка оправдываясь щебетала Светик и Мира, не дослушав до конца, сбросила звонок.

Зина сама не знала где она находится, так как ночью из клуба уехала с бравым красавцем и тот пока еще сладко спал, а будить его так жалко и вообще может у нее продолжение будет и...

Маме звонить бесполезно, потому что она, как всегда, не слышит телефон. Положит его в доме, а сама до вечера на грядках.

Отец в командировке в Сызрани. Да и смысл ему звонить? Они ж не общаются. А про командировку она от его любовницы узнала, когда с той в магазине столкнулась.

А больше особенно звонить и некому, так получается.

В последней надежде Мира набрала почти забытый номер.

— Вадим, да я, да погоди, не ори. Беда у меня, помощь нужна. Как звонил? Я не брала? А... тебе самому помощь нужна? А что надо-то? А... убежище? Да без проблем. Ты меня только из больницы забери, и живи сколько хочешь. Жду.

* * *

С Вадиком Головановым Мирослава ходила вначале в одну ясельную, а затем в старшую группу детсада. Мамы, лучшие подруги с родильного зала, отдали детей в один класс, и уже даже хотели в один Вуз деточек впихнуть, даром что те невпихуемые, но тут уж ребята как могли воспротивились. Мира устроила трехдневную голодовку, не забывая правда по ночам втихаря подкрепляться, прячась за монументальным холодильником, а Вадик пообещал матери, что завтра же женится на первой попавшейся девушке, если она не бросит эту затею — выдать за него эту дуру Пташкину.

Обошлось.

Пути Голованова и Пташкиной на какое-то время разошлись и сошлись лишь через год в общей компании веселых студентов.

Солнечный жаркий май раскинулся ветвями пушистой сирени над головами романтично настроеной молодежи. И запах, что плыл по городу, растекаясь в воздухе и просачиваясь сквозь приоткрытые форточки и всевозможные щели, дурманил всех вокруг вот уже вторую неделю.

Ветровки сменили кофточки и легкие платья, грубые ботинки уступили место нежным туфлям и легкомысленным босоножкам, и тонкий цокот каблучков по бульварам и мостовым напоминал гражданам о мимолетности каждого мгновения и ненадёжности бытия.

А раз все так ненадежно и зыбко, то пора бы уже и предаться соблазнам и порокам и начать отмечать конец сессии, решили студенты философского факультета и таки начали.

Правда собрались они не за поиском смысла жизни, но пришли к нему спустя пару часов активных отмечаний.