Мой брат якудза

В тот период я проводил много времени в обществе Тецуя, который считается одним из трех «устрашающих» якудза на северо-востоке Японии. Он — дипломат, соратник Окавы в вопросах ораторства. Он — арбитр, посредник, связывающий концы, создающий союзы между местными семьями по всей округе на северо-востоке Японии и расширяющий границы владения семьи Кёкусин-кай за пределами Токио. Он создает империю, подготавливает почву, чтобы столкнуться лицом к лицу с семьями, пытающимися проникнуть с западной части страны. Человек прожженный, острый на язык, но, при необходимости, может быть и льстецом. Человек, потрепанный жизнью. Всегда в костюме и при солидном галстуке. Худощавый, лицо с четко вырезанными чертами. При необходимости может выглядеть устрашающе.

Я встречаю Тецуя рядом с его домом. Мы готовы поехать в город Фудзи-Ёсида, что у подножия горы Фудзи, на фестиваль огня, символизирующий окончание сезона для подъемов на вершину горы Фудзи. Но по дороге туда нам необходимо принять участие в церемонии памяти Ямады, которая состоится в его доме. Мы садимся в черный «мерседес» Тецуя. Он в черном костюме, при черном галстуке с символом семьи Кёкусин-кай, как и полагается управляющему семьей. Мы направляемся к дому Ямады. Подъезжая, я вижу длинную вереницу черных роскошных автомобилей. Эта и соседние улицы украшены черными колоннами. Ямада совершил рыцарский поступок, и все приезжают, чтобы успеть попрощаться с ним до похорон и сожжения тела. Местные жители стараются не замечать нескончаемый поток здоровяков в черных костюмах и солнцезащитных очках, с коротко остриженными волосами. Все знают, кого они оплакивают и к кому они приехали. Тецуя говорит мне:

— Сэнсэй, на этот раз побудьте снаружи, это личное дело семьи. Подождите меня в машине.

Вереница черных машин перекрывает движение в этом маленьком квартале. Люди в черном, с непроницаемыми лицами, каждый со своим помощником, собираются в траурном доме.

А я сижу в машине и думаю: а что, если нагрянут Ямада-гуми и совершат здесь акт мести? Я вжимаюсь в сиденье машины, и, впервые с момента моего знакомства с якудза, мне становится страшно. Выхожу из роскошной машины и сажусь в маленьком кафе поблизости, дожидаясь окончания церемонии.

Через час Тецуя выходит, и мы направляемся на праздник огня на горе Фудзи. Тецуя хмурый, он переживает. Ходят разные слухи, но нужно, говорит он, сохранять хладнокровие. Они должны знать, что нельзя проникать на наши территории. Это война за жизнь и честь, как у вас, на Ближнем Востоке. Он много говорит о политике и затем переключается на другие темы, например рассуждает о роли религиозных праздников в культуре Японии или интересуется, как продвигается мое исследование, говорит о трауре, жалости и сдержанности, характерных для членов якудза. Приятная и размеренная беседа.

Через три часа мы оказываемся в городе Фудзи-Ёсида, что у подножия горы Фудзи. Все готово для праздника огня. Прилавки, соломенные колонны, которые будут поглощены огнем во время ритуала через пару часов. Молодые сыновья Тецуя хлопочут у прилавков, подготавливают их к началу фестиваля.

Мы подъезжаем к стоянке. Там нас ожидает один из сыновей Тецуя, который сохранил для него свободное место. Тецуя выходит из машины и приветствует парня. Тот глубоко кланяется. Кедзи достает из машины небольшой чемодан и вынимает оттуда одежду. Рядом с машиной, там же, на стоянке, он снимает черный траурный костюм. Теперь Тецуя в коричневых полосатых брюках, желтой рубашке и белых туфлях. Сейчас он балагур и сорванец, уличный предводитель. Мы проходим между прилавков его сыновей.

— Сэнсэй, давайте выпьем. Сейчас я должен заработать себе на пропитание. Может, получится миллион или полтора. Друзья ждут. Ах, какой замечательный день! Эй! Ёси! Давай хорошенькую девочку! Как дела? Все готово? Выше голову, Дзиро. Покупатели вот-вот будут, веди себя хорошо. И сними эти дурацкие туфли на каблуках, ты что, педик? Поздоровайся с сэнсэем! Эй, давай девочку! Пойдемте, сэнсэй, посидим в изакая и выпьем чего-нибудь.

В изакая все очень уважительно относятся к Тецуя. У него нет телохранителя, он в них не верит. Окружающие почти не смотрят на меня, разве что украдкой. Мы сидим в изакая, заказываем маленькие тарелочки с фирменными угощениями и саке и выпиваем. Тецуя становится задумчивым и уходит в себя. По его просьбе мы пересаживаемся на другое место в глубине изакая. Он много пьет. Вдруг я вижу слезы в его горящих глазах, глазах, которые могут и убивать, и оживлять. Один из самых устрашающих якудза погружен в размышления и недоступен для окружающих.

Тецуя был хрупким ребенком. Маленький Тецуя выходил играть с опаской, примеряясь к обстановке, чтобы убежать от насмешек, камней и бойкотов. Но дети насмехались не над его тощим телом. Они звали его «ёцу» и выставляли вперед четыре пальца. Тецуя мог играть только с себе равными.

Он молчит.