Мой брат якудза

Может быть, найдем твоего Юки. Может быть, не найдем. Семь-восемь лет — это много в нашем мире. У нас люди исчезают почти каждый месяц. Через месяц я еду на Хоккайдо. Поехали со мной, постараемся его там найти. Хоккайдо — суровое место, говорю тебе, непростое, но красивое. Я люблю Хоккайдо, но быть там большой войне. Там наше будущее.

А пока поедем завтра со мной. Я покажу тебе одного человека, который ворочал делами на Хоккайдо, жил и работал там. Быть может, он был знаком с Юки и знает что-то.

Холодный зимний день.

Я еду с Тецуя по престижному токийскому району Ниси Азабу. Высокие заборы, ухоженные сады, модные магазины с платками Иссей Мияке⁴³ за сотни тысяч иен, дорогие машины. Подъезжаем к парку Арисугава. Бассейны, декоративные мостики над маленькими прудами. Сиделки с Филиппин с детьми послов в колясках. Под деревьями лежит лед — остатки вчерашнего снега.

— Давай выйдем на минуту, здесь живет один мой знакомый, пойдем туда, — говорит мне Тецуя.

По ту сторону красивого озера есть небольшой закуток. Там сидят трое в лохмотьях. Это их дом. Они сидят на земле, украшенной остатками узоров ночного инея.

На одном из них шесть слоев из черных пиджаков, затвердевших от грязи. Когда он переворачивается справа налево, можно увидеть маленький красный ярлычок на подкладке, его оголенный тощий живот, сморщенный член. На другом два костюма, верхний из которых когда-то был в полоску, но сейчас и он стал черным. У третьего только голова выглядывает из-под куч черного тряпья, служащего ему одеялами. Его вытянутая рука держит бутылку. На руке нет мизинца.

Перед ними бутылки с саке, белый рис, завернутый в банановые листья, и банка консервов. Лица у всех троих разной степени черноты, словно театральный грим к пьесам Горького.

Тецуя просит меня подождать немного поодаль. Он подходит к троице и тихо окликает человека под черными одеялами:

— Братишка! Братишка Ито!

Все трое приподнимают свои стертые лица с потрескавшимися глазами. Человек под одеялами возвращается к бутылке. Тецуя подходит к нему, осторожно помогает ему подняться и отводит в сторону. Я отворачиваюсь. Тецуя быстро отдает ему сверток и поспешно идет к машине. Человек в черных одеялах возвращается на свое прежнее место.

— Ито когда-то был у нас большим боссом, — рассказывает мне Тецуя. — Он пришел к нам, когда ему было двадцать восемь, в отличие от других, вступающих в якудза в подростковом возрасте. Ито окончил университет и пришел к нам после пяти лет службы в Министерстве иностранных дел. Но мы не спрашиваем о личных делах. Я взял с него клятву на церемонии сакадзуки.

Сэнсэй, к нам приходят директора фирм, продавцы, офисные служащие, полицейские, рабочие со строек, архитекторы, и мы никогда, никогда ни о чем их не спрашиваем. Может, Ито занял много денег и не смог их вернуть, или опозорил свою семью, или трахнул свою сестру, или украл правительственные деньги, или ему просто надоело жить жизнью обычных японцев, как мне или моим друзьям. Мы не спрашиваем о том, что произошло.

Но у нас нельзя курить. Даже если кто-то и приторговывает здесь и там, курить запрещается. Жизнь или наркотики. «Брось курить наркотики!» Так у нас и в газете написано. Ты ведь видел, верно? Нельзя положиться на того, кто курит, потому что нельзя знать, что он сделает в следующую минуту.

Но мы не знали тогда, что Ито курит. Курит много.

Ито — человек очень одаренный и безжалостный, через два года он уже ворочал большими делами в районе Матида. Он совсем не полагался на японцев, его сыновья-кобун были или из Кореи, или из Тайваня. Позднее он создал себе базу и в Саппоро, на Хоккайдо. Небольшую, но доходную. Занимался строительством, как мне помнится. Мы встречались каждый год, когда я приезжал на Хоккайдо на фестивали. Выпивали вместе, отдыхали с девочками.

Он очень преуспел. У него была большая черная машина, красивая вилла, телохранители, красивые девушки, три или четыре. Он кормил их и очень щедро одаривал.

Но однажды Ито отдыхал с девушкой в лав-отеле и вышел оттуда на следующий день с бранью и криками: «Да пошли все! Я имел их всех!» Он пинал машины и кидался на людей. Когда горничные пришли убирать комнату после его утех, там стоял сильный запах наркотиков и вся мебель была испорчена. Это было большим стыдом для семьи.

Через два дня после этого он пришел к боссу с обритой головой и оставил ему мизинец левой руки у двери, завернутый в красную от крови ткань, и нож. Босс простил его после того, как сделал ему строгое предупреждение перед всеми. Потому что это был очень сильный проступок.

Но курить Ито не бросил, он стал узником самого себя. Однажды он вновь пошел в лав-отель, и на следующий день его нашли под кайфом рядом с кореянкой, мертвой от передозировки.