У меня в ту пору шел легкий флирт с Грейс Гулд, дочерью начальника железнодорожной станции. Грейс была едва ли не самой хорошенькой и приятной девушкой в городе, но я не позволял себе увлечься всерьез: слишком сильна была во мне вера, что судьба Готовит мне иное и лучшее будущее, чем прозябание в захолустном городке, и я не хотел себя связывать. Грейс мечтала о профессии врача, но на университет не было денег, и она училась на курсах Управления сельского хозяйства, готовивших ветеринаров и зоотехников. Со мной она держалась строго, не разрешая никаких вольностей, но я не догадывался, что ее от меня отпугивает то же, что меня отпугивало от нее: страх
Как-то в субботу, когда мы сидели в кафе «Пентагон» и ели мороженое с фруктами, Грейс вдруг посмотрела на меня своими темными глазами, гармонировавшими со смуглым, почти оливковым цветом ее кожи, и поведала новость: нашего Тома видели поздно вечером с Пегги Макгиббон под перечными деревьями за домом Маккуила.
— Неужели это правда? — спросила она меня, хитро сощурившись.
— А кто видел? — Из осторожности я предпочел ответить вопросом на вопрос.
— Мой отец, — спокойно произнесла Грейс.
Удар был сокрушительный. Не мог же я сказать, что ее отец врет, хоть я его и недолюбливал, единственно, впрочем, потому, что он был ее отцом.
— А сам-то он что там делал в такой час? — отпарировал я, движимый желанием защитить Тома.
— У него там вентерь на раков поставлен, недалеко от паровозного депо.
Деваться было некуда. Чувствуя всю тяжесть ответственности за каждое произносимое слово, я сказал:
— Да, это правда. Они по уши влюблены друг в друга.
Грейс расхохоталась.
— Вот так история, смешней не придумаешь! — Теперь, после моего подтверждения, ей не верилось. — Что на это скажет твой отец?
— Даст бог, он не узнает.
— Уж наверно, они еще кому-нибудь попадутся на глаза.
— А тогда пусть пеняют на себя, — сказал я.
— Если Локки Макгиббон узнает, он убьет Тома.
— Убьет, — мрачно согласился я.
— Это что же, настоящая любовь? — спросила Грейс с любопытством, всегда побуждающим женщину вымогать у мужчины признание в любви, пусть даже не в своей, а в чужой.
— Самая настоящая, — сказал я.
— Бедный Том! — нежно сказала Грейс, и я понял, что она мысленно представила себе ясные голубые глаза Тома и ей уже хочется за него заступиться.
Удивительное дело, ни одна не могла устоять против этих глаз. Ночью, перед сном, я посмотрел на себя в зеркало в надежде уловить хоть тень той невысказанной потребности в ласковой заботе, что так трогает женское сердце, но встретил только прямой, твердый взгляд двадцатилетнего парня, сознающего не без огорчения, что притягательной силы в нем маловато.
Когда я в тот вечер вернулся домой, Том сидел на ступеньках веранды. Я предупредил его, что их уже раз видели и надо быть поосторожней.
— Если дойдет до нашего старика, он тебя проклянет.
— Не твоя печаль, — проворчал Том.
— А Пегги? — не унимался я. — Представляешь, что скажет Локки или, верней, что он сделает, если узнает?
— С кем, с Пегги?
— Да.
— Ох, не знаю! Даже подумать страшно!
— А на тебя он прежде всего натравит Финна Маккуила.
— Не боюсь я Финна, — сказал Том.
— Помни, что Финн не получил джентльменского воспитания, — насмешливо заметил я. — Не советую тебе оказаться случайно к нему спиной.
— Сказано — я его не боюсь! — сердито повторил Том, давая понять, что нечего мне совать нос не в свое дело.
Я понял и прекратил разговор.
Том был не в духе, он только что поссорился с Пегги. Она ожидала, что он придет на субботнее гулянье на Данлэп-стрит — ведь теперь они могли бы сталкиваться невзначай, как слепые бабочки в ночном полете, и украдкой посылать друг другу голубые и зеленые приветы.