— Пока? — мужчина усмехается. — Ты же вроде не отстойный юрист, Мара. А условия не продумала?
— Условия будут меняться в зависимости от твоих поступков. Если ещё что-то всплывёт… И, конечно, ты не тянешь никакой цыганский табор к моему сыну. Ни своих родственников,
— Макару и его семье не до меня, там свои приколы у них. Я сейчас свободен.
— И Наташа с…
— Ляля на постоянном лечении. В столице. Никто не станет её привозить для знакомства с Кирюшей. Тем более что это вообще бессмысленно. Я никак с ними не связан. Отношений с Наташей у меня не было. И как я говорил — Ляля не моя дочь.
— Но чужая дочь для тебя стала чуть ли не родной.
Это звучит немного претензией, ну да ладно. Мне просто обидно за Кирюшу. В идеальном мире…
У него был бы любящий отец. Который научит рыбачить, водить машину и как правильно за девочками ухаживать.
— Ты помнишь моего друга? — медленно произносит Савва. — Германа. Он погиб.
— Я слышала, да, — я медленно киваю. — Мы немного общались с его женой… Погоди. Ты хочешь сказать…
— Не хочу. Я обещал унести эту тайну с собой в могилу. Но, видимо, с обещаниями у меня не очень.
— И? Наташа была его любовницей? Потом родилась внебрачная дочь… Но я не понимаю. Ты выглядел так, словно очень беспокоился за эту девочку. Но… Вы с Германом были не «не разлей вода», чтобы так реагировать.
Я действительно не понимаю. У Саввы было много знакомых. Категория «друзья» — для мужчины существовала со скрипом.
Но такие люди были. Вот только туда входил Паша Соколовский и ещё пару ребят. Германа среди них не было.
Немного заносчивый, но очень умный мужчина был. Разрабатывал отечественные чипы для телефонов.
Савва даже инвестором у него не был. Они просто общались иногда. С чего вдруг такая забота?
— Когда мы развелись, — Савва сжимает челюсть. По его щеке рябь идёт. — Многое изменилось. И Герман… Он мне кое с чем помог. Можно сказать, у меня перед ним долг жизни.
— Подробностей не будет? — дыхание обрывает. — Ничего не понимаю. Какие-то тайны мадридского двора…
— Тебе и не нужно в этом копаться. Слишком грязно там всё. Но суть в том, что я к Ляле не имею никакого отношения. Но присматривал за ними. И Ляля действительно стала мне близкой. Особенно когда заболела.
— И ты так стараешься ради её спасения… Некоторые ради родственников столько не делают…
— Оставь эту тему. Главное я тебе сказал, остальное — мелочи.
Скорее — только больше тумана напустил. Герман казался мне примерным семьянином. И чем он так помог Дубинину, чтобы тот его секрет оберегал?
Ещё и так остервенело…
Я пытаюсь сопоставить ниточки, протянуть их в единую картину, но Дубинин отвлекает меня:
— Когда я смогу нормально познакомиться с сыном?
— Не знаю. Я сейчас очень занята, — я показательно лезу в телефон. — Встречи, а ещё…
— Мара, давай без этого. Назови мне день. Я пропустил два года его жизни. Больше пропускать я не намерен.
— Суббота, обед. Я обещала Кирюше пойти на машинки. В парке, где ты нас поджидал.
— Целая неделя ожидания?
— Раньше всё занято.
У меня будет время хоть как-то подготовиться морально. Справиться с внутренней паникой. И подготовить Кирюшу.
Как-то объяснить ему, что тот «дядя, что хватал» — не причинит ему вреда.
Я не хочу этого делать! Обелять Савву, заступаться за него перед сыном. Но лучше я как-то объясню всё Кирюше, чем у него будет стресс.
Дубинин ведь не остановится. Если я не прогнусь, то сам попрёт танком. И ещё больше испугает Кирюшу.
— Договорились.
Уголок губ дёргается, выдавая напряжение Саввы. Я вижу, что он едва сдерживается.
Принимает мои условия. Подстраивается под них, хотя мужчина привык свои правила диктовать. А сейчас — идёт навстречу.
Можно сказать, что это успех. Тот самый ненавистный компромисс.
— Тогда я сообщу точное время в субботу, — киваю самой себе. — Что ж…
— У меня остался вопрос, Мара, — останавливает меня Савва.
— Какой?
— Что у тебя с Балабановым?
— Это тебя не касается!
— Касается. Если
Глава 32
— Я, пожалуй, воспользуюсь твоей любимой статьёй.
Откуда у меня появляются силы на очередной выпад — я не знаю. Но произношу нараспев, выигрывая себе несколько секунд.
На лице Саввы отражается непонимание, а я быстро обдумываю, что стоит сказать. Как всё объяснить…
Я в своей паутины лжи запуталась настолько, что грудь сдавливает. И разрывать это больно. А ещё страшно.
Я будто Дубинину новое ружьё вручу. Очередной способ сделать мне больно, вывернуть в свою сторону.
— Пятьдесят первая, — хмыкаю я. — Не свидетельствовать против себя.
— А есть грехи? — мужчина вздёргивает бровь.
— А это важно? Ты постоянно уходишь от ответа. Отмахиваешься. Но когда так пытаюсь сделать я, то продолжает давить. Так не получится. Поэтому… Неважно и мелочно.
— Я поверхностно тебе объяснил ситуацию.
— Ага. Как объяснить теорию струн тем, что это о физике.