Мой Дагестан

Когда Анне перевели слова мюрида, она посмотрела на Шамиля удивленными глазами. Все подумали, что она просто не верит своему счастью.

Ей сказали еще раз.

— Имам очень сожалеет о случившемся. Он отпускает тебя без всякого выкупа.

Тогда красавица сказала, обратясь к Шамилю:

— О вождь Дагестана, меня никто и не думал похищать. Я сама приехала к тебе, чтобы быть твоей пленницей.

— Как, почему?

— Чтобы взглянуть на героя, о котором говорит весь Кавказ и весь мир. Делай что хочешь, но своего добровольного плена я ни на что не променяю. И никуда я отсюда не поеду.

— Нет, тебе лучше уехать.

— И это говоришь ты, Шамиль, которого все считают храбрым мужчиной?

— Так говорит аллах.

— Бог не может так говорить.

— Мой аллах и твой бог говорят по-разному.

— Отныне я твоя пленница, вождь Дагестана, твоя рабыня. Отныне твой аллах будет и моим богом. Еще в детстве я слышала песни о тебе и одну из них запомнила. Она запала мне в сердце.

Юная армянка на непонятном никому языке вдруг запела красивую песню. Из-за высокой горы вышла в небо луна. А дочь Армении все пела песню о Шамиле.

Вошел мюрид.

— Имам, конь оседлан. Могу ли я взять девицу?

— Оставь ее. Эту песню она должна допеть до конца, хотя бы на это понадобилась вся ее жизнь.

Через несколько дней по Дагестану пополз приглушенный слушок. Шептали на ушко человек человеку, аул аулу, шушукались, перемывая косточки.

— Слышали, Шамиль взял себе еще одну жену.

— Правоверный имам женился на армянской девчонке.

— Чалму имама стирает гяурка. Вместо молитв она поет ему песенки.

Зашептался Дагестан. Но слухи были правдивы. Имам взял третью жену. Она приняла мусульманскую веру, повязалась горским платком, взяла аварское имя. Анна сделалась Шуайнат. Для имама самой вкусной была еда, которую подавала она, самой мягкой была постель, которую стелила она. Самой светлой и теплой была ее комната. Самым родным было ее слово. Суровое лицо имама стало мягче, ласковее, добрее. Много раз к Шамилю приходили из Моздока с просьбой от ее родителей отпустить Шуайнат домой за любой выкуп, который он сам назначит. Шамиль рассказывал об этом Шуайнат, но та говорила только одно:

— Имам, ты мой муж. Хоть голову отсеки, но я домой не поеду. Ее ответ передавал имам послам из Моздока. Как-то раз приехал к имаму родной брат Шуайнат. Имам его принял хорошо, разрешил повидаться с Шуайнат, поговорить с ней. Два часа брат и сестра оставались наедине. Брат рассказал о горе отца, о слезах матери, о прекрасной жизни, которая ждет ее дома, о молодом несчастном женихе, который все еще любит ее.

Все напрасно. Шуайнат отказалась. Брат уехал ни с чем. Первая жена имама Патимат, улучив благополучный момент, сказала ему:

— Имам, вокруг проливается кровь, погибают люди. Как ты можешь слушать, словно молитву, песни Шуайнат? Ведь ты запретил петь в Дагестане. Ведь ты отказался от песни даже родной матери.

— Патимат, — сказал вождь, — Шуайнат поет песни, которые поют о нас наши враги. Если бы я дал возможность распространяться слезливым песенкам, то они дошли бы до врага и о нас по-другому бы стали думать. Тогда мне было бы стыдно смотреть в глаза матерей, чьи сыновья погибли в походах со мною. Но враги пусть поют о нас песни. Я с удовольствием их послушаю. И других позову послушать.

Но не потому переживала Патимат, что имам слушает песни молодой жены, а потому, что с прежними женами он уже не делился как прежде. Вскоре произошло следующее событие.

Однажды имаму сообщили, что белый царь готов вернуть его сына Джамалутдина, который в это время учился в Кадетском корпусе в Петербурге, обменяв его на Шуайнат. Трудная задача. Имам отказался. О том, что была такая возможность, Шамиль скрыл от всех, но слух об этом все же дошел до Патимат.

Однажды она пришла к своей молодой сопернице.

— Шуайнат, даешь ли ты слово, что о нашем разговоре будет знать только один аллах?

— Даю.

— Ты лучше меня знаешь, что в последнее время Шамилю не спится, что он сильно озабочен и мучится.

— Вижу, Патимат, вижу.

— А ты не знаешь ли от чего?

— Не знаю.

— Я знаю. Если хочешь, ты можешь найти для него лекарство.

— Скажи, Патимат, скажи, моя дорогая.

— Ты, конечно, слышала о Джамалутдине, сыне моем и Шамиля?

— Слышала.

— Его возвращение к нам зависит от тебя. Ты же вспоминаешь свою маму. Я тоже мама. Десять лет не видела я своего сына. Помоги! Не ради меня, а ради имама.

— Все сделаю ради Шамиля. Но как?

— Если ты вернешься к своим родителям, царь возвратит нам нашего Джамалутдина. Верни мне моего сынка. Аллах тебя наградит вечным раем. Я тебя прошу.

В глазах Шуайнат заблестели слезы.

— Все сделаю, Патимат, все сделаю, — сказала она и ушла. В своей комнате она упала на ковер. Сперва долго рыдала, потом запела печальную песню. Пришел Шамиль.

— Что с тобой, Шуайнат?

— Имам, отпусти меня к родителям.

— Как?

— Я должна вернуться.

— Почему? О чем ты говоришь? Сама же отказывалась, а теперь я не могу тебя отпустить.

— Шамиль, отправь меня домой. Другого выхода нет.

— Ты, как видно, больна.

— Я хочу, чтобы ты увидел Джамалутдина.