Мой Дагестан

Когда я учился в Литературном институте, древнегреческую литературу нам читал добрый седенький старичок Сергей Иванович Радциг. Он все античные тексты знал наизусть, читал нам большие куски по-древнегречески, был влюблен в древних греков, любил говорить о впечатлении, которое они производят на него. Читал он стихи древних так, будто сами авторы слушали его, будто боялся, что вдруг ошибется, как фанатичный мусульманин боится перепутать стих корана. Он думал, что все, о чем он говорит, мы давно и хорошо знаем. Он даже в мыслях не допускал, что можно не знать «Одиссеи» или «Илиады». Он думал, что все эти ребята, только что вернувшиеся с войны, четыре года перед этим только и делали, что изучали Гомера, Эсхила, Эврипида.

Однажды, увидев, как мало ребята знают, он чуть не заплакал.

Особенно его удивил я. Другие все же кое-что знали. Когда он спросил меня о Гомере, я начал рассказывать о Сулеймане Стальском, помня, что Максим Горький назвал Сулеймана Гомером двадцатого века. С сожалением посмотрел на меня профессор и спросил:

— Где же это ты вырос, что даже не читал «Одиссею»?

Я ответил, что вырос в Дагестане, где книга появилась лишь недавно. Чтобы сгладить свою вину, я без стеснения назвал себя диким горцем. Тогда профессор сказал мне незабываемые слова:

— Молодой человек, если ты не читал «Одиссею», то тебе далеко до дикого горца. Ты еще просто дикарь и варвар.

Теперь, когда я бываю в Греции или Италии, я часто вспоминаю моего профессора, его слова и его отношение к древней литературе.

Но откуда я мог знать Гомера, Софокла, Аристотеля, Гесиода, если я едва-едва говорил и едва-едва читал по-русски? Многое в мире было недоступно Дагестану, многие сокровища были не для него.

Мне уж приходилось рассказывать, как плакала Максакова, слушая нашего певца Татама Мурадова. Мурадов никакого образования не имел, было тогда ему около шестидесяти лет. Все думали, что Максакову растрогал голос певца, но она сказала:

— Я плачу от жалости. Такой дивный голос! Он мог бы удивить мир, когда бы у него в свое время были учителя. А теперь не поможешь.

Я часто вспоминаю эти слова, когда думаю о судьбе Дагестана. Они сказаны не только о Татаме. Разве мало певцов, воинов, художников, борцов (на ковре) ушли в землю, так и не возвестив миру о своих талантах. Имена их остались неизвестными. А были, наверно, у нас и свои Шаляпины и свои Поддубные. Наверное, непобедимым борцом был бы Осман Абдурахманов, наш Геркулес, если бы к его силе добавить технику, мастерство. Но не было у него учителей. Не было у нас консерватории, театров, институтов, академии, даже школ.

О прошлых веках не расскажут скрижали.
Потеря. Но путь не кончается наш.
Ту повесть, что саблями предки писали,
Я писать продолжаю, беря карандаш.

Не умели горцы держать карандаша в руке, не умели выводить буквы. Врагам, которые предлагали сдаваться, горцы показывали кукиш почти так же, как это делали запорожцы. Или рисовали что-нибудь почище этого и отсылали врагам.

Про Дагестан говорили: «Как ненаписанная, неспетая песня, лежит эта страна в каменном сундуке. Кто достанет ее, кто напишет и кто споет?»

Буквы, слова, книги — ключи от замка, на который закрыт тот сундук. В чьих же руках ключи от тяжелых, вековых замков Дагестана?

Разные люди подходили к этим замкам и даже иногда приоткрывали крышку, чтобы заглянуть внутрь. Сами дагестанцы еще не держали пера в руке, а многие гости, путешественники, ученые-исследователи писали уже о Дагестане на других языках: арабском, персидском, турецком, греческом, грузинском, армянском, французском, русском…

В старинных библиотеках я ищу, Дагестан, твое имя и нахожу его написанным на разных языках. Упоминается о Дербенте, Кубачи, Чиркее, Хунзахе. Путешественникам спасибо. Они не могли понять тебя во всей глубине и сложности, но все же они первыми вынесли твое имя за пределы наших гор.

А потом сказали свое слово Пушкин, Лермонтов.

В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я…

Дивные строки! А Бестужев-Марлинский написал своего «Аммалат-бека». И сейчас на дербентском кладбище цел надгробный камень, поставленный им на могиле своей невесты.

Александр Дюма побывал в Дагестане. Полежаев, написавший поэмы «Эрпели» и «Чир-Юрт». Каждый по-разному писал о тебе, но никто не понял тебя так глубоко и проникновенно, как юноша Лермонтов и старец Толстой. Перед этими твоими певцами я склоняю свою поседевшую голову, эти книги я читаю, как мусульманин читает коран.