Мой дед Лев Троцкий и его семья

13/IX 35 г.

…По выходе на свободу я переоделся, так как вид у меня был настолько неважный, что когда я попал в камеру политических пересыльных, то был принят за «шакала».

Почти все мои вещи остались в тюрьме, новыми полуботинками я натер волдыри на пятках, заменив их туфлями, я натер себе волдыри на пальцах, т. к. ходил почти на цыпочках.

Пойти и взять ботинки я не мог, т. к. пришлось бы забрать все вещи, а тащиться с ними на вокзал, что я сделал потом, было тяжело из-за грязи, довольно значительного расстояния и больных ног.

Вот и вся эпопея.

Мира, пишешь ты с завистью, приехала черная-черная. Я тоже завидую ей, очень завидую, она может каждый день видеть тебя. Передай ей мой привет.

Я вообще послал бы много приветов, у меня их большой запас, но боюсь. Вдруг мой привет совсем не понравится, покажется неуместным, даже бестактным. Я бы вот Лику поцеловал в носик, но т. к. она ночевала у тебя, и привета я от нее не получил, то боюсь, а вдруг на носике останется несмываемое пятнышко.

А все-таки она очень славная, и я ей низко кланяюсь. Ты просишь «бытовизма».

Пожалуйста!

…Я бы мог описать тебе оригинальную конструкцию местной уборной, но это был бы грубый бытовизм – вульгарный. К тому же я уже касался однажды этого вопроса.

У местной козы родилась дочь. Я заочно был полон к ней нежными чувствами.

Как-то верст за сто от Алма-Аты я ловил рыбу и охотился на орлов – это было на берегу реки Или. Обстановка экзотическая и по части поразительно сочных пейзажей, и по части всяких скорпионов, каракуртов, змей и проч.

Там я видел маленького дикого козленка – он был ужасно грустный с изумительными глазами, тонкими и высокими ножками, на которых он поднимался, буквально как на шарнирах.

Воспоминания о нем сохранились у меня очень ярко еще потому, что жил он в одной большой корзине с двумя исполинскими мохнатыми бухарскими котами.

Он не прожил и двух дней.

Гибель его объяснили следующими причинами. Казахи применяют варварский метод охоты: увидев козу с козлятами, они верхами гонятся за ней, пока козлята не останавливаются в изнеможении.

Очевидно, молодой организм совершенно надрывается. Местный козленок тоже по каким-то недоступным моему понятию сельскохозяйственным мотивам отнят от матери. Но он страшно весел.

Если б ты видела, как забавно он становится на дыбы, как нелепо и смешно он припрыгивает, высоко закидывая зад. Ему всего четыре дня, но [нрзб.]

Недавно я обнаружил, что у «сынки» свинячьи глазки. Смотрю: маленькие, неприметные, немного наклонно расположенные, словом, такие, какие на человеческом лице принято называть – свинячьими.

Иными словами, совершенно серьезно, я пришел к выводу, что у свиней – свинячьи глазки.

Это не шутка.

Дело в том, что я, городской житель, много все же видел свиней на своем веку (никак человек не может обойтись без пошлого каламбура), но никогда я внимательно не рассматривал их. Термин же «свинячьи глазки» я привык воспринимать и употреблять. Но он никогда конкретно не ассоциировался у меня со свиньей.

Что-то «бытовизма» не получилось. Даже ничего похожего.

Постель моя устраивается следующим образом: к сундуку подставляются два стула, спинкой направлены врозь. Затем… виноват – между стульями и сундуком оставляется зазор, а вот затем на сундук и стулья одновременно кладется портрет жены алкоголика (лицом вниз). (Портрет рисован самим алкоголиком с фотографии). После этого кладется овчинная шуба и тулуп, все это покрывается тонким одеялом, потом уже ложусь я.

Корова здесь сама открывает калитку, подцепит одним рогом за ручку, поднимется и толкнет ее лбом. После чего войдя во двор, она мычит.

Вот какая у нас корова!

Когда у нее появилась потребность в теленке, то она открыла ворота и убежала на случной пункт, который находится очень далеко и где она была всего лишь один раз.

Вот какая у нас корова!!

Корову зовут – Мартой, а козочку – Галей. Меня же зовут Сережей…