Мой дед Лев Троцкий и его семья

«The Jewish Agency The Global Jewish Partnership with Israel at the Center»

И в центре глобуса помещен Израиль.

На первом же собеседовании в этом офисе я сказала своей ведущей, что Сохнут и его работники – профессиональные вербовщики и что восемнадцатилетний юноша (мой сын), не имевший никакого жизненного опыта, не мог этого понять, когда в 1979 году захотел остаться в Израиле. Ведущая не отрицала, что они профессиональные вербовщики, но уверяла меня, что в восемнадцать лет вполне можно было бы понять, что речь идет о вербовке.

Процесс отъезда организован безалаберно. Сотрудники часто меняются, никто ни за что не отвечает. Выработанным правилам никто не следует.

Я обратилась в Сохнут с просьбой дать мне возможность приехать в Израиль на основании закона об объединении семей: там живет мой единственный сын. В ответ меня спросили, кто была моя бабушка и кто был мой муж. Я ответила, что мужа у меня нет, и я сама бабушка, у меня шесть внуков – какого черта им нужна моя бабушка? Тогда они обратились за разъяснениями к моему сыну. Выяснилось, что им надо, чтобы я ехала «на общих основаниях», «возвращалась на свою историческую родину». Я сказала, что я не сионистка и уж точно не религиозна, Израиль родиной не считаю и вполне довольна моей приемной родиной – Америкой. Они ответили, что хорошо меня понимают, но ехать я должна на общих основаниях, а по приезде могу отказаться от израильского гражданства и жить как постоянный житель. Я не смогу быть избранной в кнессет [298] и не смогу голосовать на выборах в кнессет, все остальное будет как у всех.

Я поступила так, как мне сказали, и стала постоянным жителем Израиля. Я получаю только американскую пенсию, а с 2010 года плачу налоги Израилю за деньги, заработанные в США.

Мать и сын подлежат закону об объединении семей, если они не евреи. Я же хотела приехать в Израиль только как мать своего сына, но мне этого не позволили.

Мой очень немолодой, но вполне надежный и вместительный «форд» пришла покупать сразу целая семья: он – Роберто, шестьдесят один год, медицинский техник, темнокожий представитель какой-то маленькой латиноамериканской страны; она – Юраити, сорок семь лет, выходец из СНГ, литовка, бывшая конторская служащая, их дочь – пятилетняя Симона с кожей цвета глубокого загара. Симона говорит на английском и испанском, на языке страны, в которой она рождена, и языке ее отца. Симона говорит также на русском и литовском, на языке ее окружения и языке ее матери.

Кто бабушка Симоны? Какой Симона «национальности»? Да кому какое дело до этого. Это же Америка, Америка.

* * *