Мой дядя - чиновник

Но дон Фульхепсио уже так разошёлся, что ничего не слышал.

— Разве мы с вами знакомы? Кто вы такой? Какое право имели являться сюда и беспокоить меня? Разве моя дочь ответила на любовь, которую вы ей предлагали? Могу поклясться — нет! Уходите!.. Убирайтесь!.. Чтобы ноги вашей тут не было!

Слова эти сопровождались лаем маленькой лохматой собачонки: увидев, как взбешённый дон Фульхенсио размахивает руками, она тоже принялась изливать свой гнев на незваного гостя. Когда же собачонка чересчур близко подбежала к ступеньке, па которой остановился мой дядя, он попытался незаметно ткнуть её тростью, по животное увернулось.

Вновь увидев в вестибюле своё искажённое отражение на блестящей поверхности глазурованных плиток, дядя почувствовал нечто вроде угрызения совести или раскаяния.

Нет, не надо было ему переступать порог этого жилища, где белые плитки и проклятый красный шар, подвешенный к люстре в зале наверху, так изуродовали его фигуру!

Отойдя от дома на два или три шага и почувствовав на своём пылающем лице свежее дыхание ветерка, дядя улыбнулся и принялся напевать всё ту же песенку «Глотай, собака», которая совсем подавно придали ому столько душевной бодрости. Затем пожал плечами, расхохотался и подумал: «Если бы выгорело — хорошо, не выгорело — тоже неплохо».

Уверенной поступью бывалого солдата он взобрался на пашу мансарду и долго стоял у окошка, созерцая мелкие листочки папоротников, выросших между кирпичами тёмно-зелёной от плесени стены, которая, словно плотный занавес, не пропускала к нам на чердак солнечный свет.

Когда часов около четырёх я вернулся из канцелярии, дядя, не опустив ни малейшей подробности, поведал мне обо всех событиях этого достопамятного дни. Он пересыпал свой рассказ насмешками над Авророй и ловко передразнивал дона Фульхенсио, изображая жесты и поведение любезного хозяина, когда тот встречал гостя, а затем, разъярённый донельзя, выпроваживал его.

Вечером дядя направился в роскошную гостиницу, где жил дон Хенаро. Дядя хаживал туда не часто, ибо нашему превосходительному родственнику не хотелось, а может быть, и не приличествовало выставлять напоказ свою близость с нами. Поэтому, увидев своего простоватого кузена и подопечного, дон Хенаро не скрыл неудовольствия.

— Вот как? Значит, ты уже получил официальное уведомление? — спросил дон Хенаро.

Дядя не понял вопроса. Дои Хенаро, видимо, сообразил, что брякнул лишнее.

— Выходит, ты ещё ничего не знаешь? Очень приятно! — воскликнул он с напускной весёлостью.

Затем дон Хенаро уселся в кресло и вперил глаза в потолок — это была его обычная поза в критические минуты.

— Дорогой братец, — несмело начал дядя, — дон Фульхенсио пе позволяет своей дочери выйти за меня.

— Понятное дело! Я не раз предупреждал тебя об Этом, — ответил дон Хенаро, не отрывая взгляда от потолка. — Но женитьба зависит не от старика, а от Авроры и от нас с тобой; значит, ничего страшного не произошло.

Дядя понял, что начал не с того конца и что если разговор пойдёт по такому руслу, то ему, вопреки предположениям, не удастся легко и быстро договориться с кузеном. Поэтому он продолжал так:

— Но Аврора тоже не хочет идти за меня… Я это знаю…

Дон Хенаро вскочил, впился глазами в дядю и, ударив кулаком по подлокотнику кресла, вскричал:

— Вот как! Значит, ты отмочил очередную глупость, Висенте?

— Глупость? Скажи лучше «идиотство», — поправил мой дядя и деланно засмеялся, чтобы рассеять неблагоприятное впечатление, которое слова его могли произвести на дона Хенаро.

— Поговорим серьёзно, Висенте. Дело это очень деликатное, и нам следует вести себя с большой осторожностью. Оставь свои вокруг да около и говори напрямик: ты же знаешь — я человек откровенный и ни от кого ничего не таю. Понятно?

Ободрённый подобными речами своего великодушного покровителя, дядя без утайки рассказал ему всё, что произошло в доме дона Фульхенсио.

Дон Хенаро слушал с большим вниманием и кажущимся спокойствием, но в тот вечер он пребывал в скверном настроении по причине полученных им дурных вестей, и ему необходимо было сорвать на ком-нибудь свою злость. Поэтому, сделав нетерпеливый жест, он в конце концов напустился на дядю с бессвязными обвинениями:

— Ты погубил себя, погубил меня… Нет, только себя… Какое мне дело, женишься ты или нет? Ты оказался растяпой, не послушался моих советов… Где ты найдёшь теперь другую такую Аврору? Есть ли девушка богаче её? А что скажет дон Фульхенсио? Ты говорил с ним обо мне? Ну, разумеется! Ты тут каждому орёшь во всю глотку, что я, твой двоюродный брат. Говори же… Отвечай…

— Да, — согласился дядя. — Он потребовал, чтобы я сказал, к какому семейству принадлежу, ну я и назвал тебя, братец; конечно, я не знаю, что за счёты у вас с доном Фульхенсио; но я увидел, как был он недоволен, когда услышал твоё имя.