Мой дядя - чиновник

Получив нынешнюю должность, граф не пожалел сил и добился своего — он окружил себя такими людьми, от которых в благодарность за услуги, оказанные им прежде и оказываемые ныне, требовал повиновения или. лучше сказать, рабской преданности и покорности.

Наибольшим расположением графа пользовались два наших старых знакомых — лодочник Доминго и хозяин гостиницы «Лев Нации» Гонсалес. Они не забывали графских милостей и потому занимали очень высоко оплачиваемые должности у него на службе.

Граф называл Доминго своим верным «Сторожевым Псом», и прозвище это вполне ему подходило. Как же он стяжал столь высокий титул? Объяснить это нетрудно.

В один прекрасный день честный лодочник возымел желание попытать счастья. Не полагаясь ни на бога, ни на дьявола, он явился в кабинет к графу и, соблюдая все необходимые, по его мнению, церемонии, хотя мало надеясь на удачу, попросил у него должность. Каково же было удивление добряка Доминго, когда он из уст самого графа услышал, что тот уже довольно давно сам разыскивал его с той же целью!

Вначале бедняк решил, что над ним смеются, а затем встал перед графом на колени и поклялся ему в нерушимой верности. Тотчас же Доминго продал лодку, сменил полосатую шерстяную рубаху на кургузый сюртучишко, готовый вот-вот лопнуть по швам; вместо серого суконного кепи водрузил на голову шляпу, которая не слетала с него лишь благодаря чудесам эквилибристики, сбросил с ног альпаргаты[13] и напялил лакированные ботинки. Все эти метаморфозы придали новоиспечённому чиновнику весьма экстравагантный вид.

Бывший лодочник, до глубины души признательный графу, считал своим долгом сообщать дону Ковео о всех пересудах на его счёт, становившихся ему, Доминго, известными. С завидной непосредственностью он пересказывал графу слово в слово как похвалы, так и нарекания. Лодочник, натура совершенно или почти беззлобная, полагал, что все хулы, возводимые на графа, были попросту досужими выдумками или же проявлением чёрной зависти. Он нередко приходил в бешенство и до хрипоты спорил, защищая графа, после чего, не теряя ни секунды, мчался к своему покровителю и необычайно подробно, с горячностью, граничившей с неистовством, передавал ему весь спор. Другой на месте Доминго давно заработал бы от дона Ковео пару затрещин, но граф не мог сомневаться в искренности простодушного лодочника: достаточно было взглянуть на его опалённое солнцем, бесхитростное, открытое, преданное лицо, чтобы любое подозрение тут же рассеялось.

Бывало, однако, и так, что, если много дней подряд до ушей Доминго не доходило слухов, которые он считал наглой ложью, он сам придумывал сплетню и немедленно отправлялся с ней к своему покровителю. Делалось это отчасти для того, чтобы не нарушать установившийся обычай, отчасти для того, чтобы сеньор граф не вообразил, будто Доминго охладел в своей признательности, следствием чего могло бы явиться оскудение графских милостей. И странное дело! Именно такие выдумки побуждали уважаемого начальника особенно горько сетовать на происки врагов.

— Мошенники, бездельники!.. Ну. погодите!.. — яростно угрожал он.

О Гонсалесе, хозяине захудалой гостиницы, вернее, постоялого двора, где столь долго находили себе приют дои Висенте Куэвас и его племянник, следует сказать, что и он в один прекрасный день явился к сеньору графу, напомнил о его давнишних обещаниях и оказанных ему некогда услугах и выхлопотал себе вполне приличную должность, — правда, не без труда и после неоднократных протестов бывшего постояльца против столь безоговорочных требований.

Поскольку графу заблагорассудилось окрестить Доминго Сторожевым Псом, то и второго своего старого знакомца он не называл по имени, а величал «Львом». Гонсалес и вправду был сущий лев: хозяйничая в «Льве Нации», он привык, подобно деспотичному царьку, командовать слугами, а заодно и постояльцами. Он не был похож на покорного, терпеливого, смиренного Доминго: в его присутствии никто не отваживался хотя бы единым словом порочить доброе имя графа, так как Лев в тот же миг засучивал рукава рубашки, сжимал кулаки и становился в позицию, готовый собственной грудью защищать репутацию своего благодетеля.

Под защитой Сторожевого Пса Доминго, Льва с постоялого двора и хитрого лиса Матео, как иногда в шутку называл своего учителя сеньор граф, последний избавил себя от страха перед своими коварными врагами, которые, как ему казалось, не дремлют и лишь ждут удобного случая, чтобы завладеть плодами его сомнительных деяний.

Затевая какое-либо рискованное или же очень важное предприятие, граф неизменно вспоминал об этой троице. Двумя своими приближёнными он распоряжался без всяких затруднений, и лишь дон Матео составлял исключение: он был как бы руками сеньора Ковео, причём руками, не всегда послушными воле хозяина. Доминго же и Гонсалес были слепыми орудиями графских прихотей: он умел приводить их к повиновению различными уловками и громкими фразами, разжигавшими и без того восторженные патриотические чувства этих людей.