Мой дикий ухажер из ФСБ и другие истории (сборник)

– Разговорился я с тобой, – он как-то неловко улыбнулся. – Хорошим, видать, журналистом будешь.

Мы немного помолчали.

– Ну, я пойду, – сказала я.

– Подожди.

Он взял меня за руку. Ладонь его оказалась очень большой и сильной. Я вдруг подумала, что он легко может переломать мне все пальцы, и по спине побежали мурашки.

– Да ты не бойся, Оль, – сказал он неожиданно мягко. – Я ж вижу все. Такой уж вышел вечер. Не самый лучший. Так больше не будет. Сделаем все как надо. Шампанское, ужин, цветы. И еще, – тут он погладил меня по щеке. – Ты зря про себя так думаешь. Маша-то, конечно, твоя хороша, но ведь должно же быть в человеке еще что-нибудь, кроме жопы.

И поцеловал. Правильно так поцеловал, трепетно. У меня даже влага в глазах собралась. И руку все держал – так, что горячо стало.

Потом вдруг потянул куда-то вниз. Я распахнула глаза и отпрянула. Алексей сидел предо мною с расстегнутыми штанами.

– Ну, может, сделаешь приятное на прощание?

С неизвестно откуда нахлынувшим вдруг спокойствием я открыла дверь машины и молча вышла. А потом побежала.

В комнате я разделась и сразу залезла под одеяло. Меня знобило. Латышка, вернувшись из театра, явно испытала облегчение, заметив, что я на месте.

– Как прошло свидание? – спросила она.

Я коротко пересказала весь вечер.

– Ну и чего ты так расстроилась-то? – удивилась она. – Сосед вон наш из двести двадцать пятой тоже чуть что – член достает.

Я вздохнула.

VII

Следующие четыре дня я вспоминаю, как один длинный кошмар.

Алексей звонил мне по несколько раз на дню и требовал встречи. Я выдумывала всевозможные предлоги, чтобы не видеться с ним. Сказать ему, что я не хочу иметь с ним отношений, я не могла. Меня буквально сковало от ужаса.

Он разговаривал со мной очень по-разному: то грубил и почти угрожал, то нежно шептал что-то в трубку – что никогда меня не обидит, что все будет хорошо.

Меня от этих звонков бросало то в жар, то в холод. То я хотела грубить ему в ответ и кричать, что он не смеет разговаривать со мною, как с какой-то девкой. То мне хотелось, как маленькой, разрыдаться и умолять оставить меня в покое. И уж совсем не могла я ответить ему достойно, как полагается, как взрослый человек, который говорит со взрослым человеком, рассчитывая на понимание.

Страх, который парализовал мою волю, был очень глупым. Откуда-то из глубины сознания во мне поднимался ужас – не перед человеком, но перед силой, которая стояла за ним в моем воображении. Раз за разом я спрашивала себя, чего я боюсь, что может сделать мне этот мужчина? И не могла ответить на эти вопросы.

На четвертый день я была совершенно измучена бессонницей и тревогой.

И я решилась: позвонит еще раз – скажу все, как есть. Тут и раздался звонок.

– Ну чего там? Завтра опять контрольная?

– Нет.

– Ну так давай сегодня встретимся.

Я молчала.

– Только ты смотри у меня. Сегодня ко мне поедем. Не отвертишься.

Я молчала.

– Чего молчишь? Я говорю, нечего уже рассусоливать. Ты мне нравишься. Я тебе… ну не нравлюсь, так понравлюсь. Ну, чего молчишь-то?

В горле моем застрял огромный влажный ком. Я хотела сказать: «Никуда я не поеду. Не звоните мне больше, пожалуйста. Оставьте меня в покое» – но ком все мешал мне, и я только что-то невнятно мычала в трубку, что мне надо подумать.

– Что ты там думать собралась? – взревел Алексей. – Задумчивая. Нечего тут думать! Выбирай, куда хочешь сначала – в ресторан? В клуб? Ну?

Взгляд мой, беспомощно блуждавший по комнате, наткнулся на театральный буклет на столе у соседки. Жуткий склизкий ком в горле вдруг обвалился в желудок.

– Леша, – сказала я. – Своди меня, пожалуйста, в театр.

По ту сторону трубки наступила тишина. Потом раздалось неуверенное:

– Куда сводить?

– В театр. Актеры там, сцена. Ну, театр.

– Да знаю я, что такое театр, – сказал он. – Но почему театр? Ты знаешь, когда я последний раз в театре был? В школе еще.

– Ну вот и давай сходим. Я тоже давно не была.

В трубке снова наступила тишина, на этот раз долгая. Наконец он сказал:

– Я перезвоню.

И отключился.

Больше я никогда его не слышала.

Латышка

«Мне нравится говорить «здравствуй» на станциях и не нравится говорить «до свидания».

«Карьеристки», Майк Ли

I

Мать бросила меня в общежитии с большим контейнером домашних котлет, какими-то сковородками и халатом такого ядреного цвета, что на конкурсе самых раздражающих женских халатов я бы точно взяла одно из призовых мест.

Мои новые соседки – две толстые, румяные третьекурсницы с факультета социологии – молча наблюдали, как я раскладываю вещи из чемодана и неловко заправляю кровать на верхнем ярусе домашним бельем.

– Котлет хотите? – спросила я.

Ответа не было.

Про себя я порадовалась, что никто не согласился. Котлет, по моим подсчетам, должно было хватить на три дня.

Вообще, со стороны мамы и папы это было довольно подло – столько лет ходить вокруг на цыпочках и что-то там бормотать про «пусть ребенок учится», а потом просто привезти в чужой город и бросить на выживание с какой-то утварью неясного назначения.

Я ничего не умела.