Мой дневник. «Я люблю…»

Когда я уходила, Андрей шепнул мне нежно на ушко, прежде чем поцеловать его, что если я хочу, то это будет и мой дом, где меня всегда ждут. Думаю, что не нужно описывать то, как мне работалось в этот день. Я летала на крыльях любви, улыбалась и шутила. Даже на недовольство и шуточки Кузьмича отвечала без напряжения. Он что-то заподозрил неладное, но промолчал. Молчал он и на следующий день, и потом, когда видел меня утром, появляющуюся из ниоткуда, цветущую и разбрасывающую массу положительных эмоций окружающим. Но лишь хмыкал в усы и бурчал что-то про себя. Но через неделю все-таки не выдержал, зашел ко мне в ординаторскую, когда там никого не было и выпали: «Ну, ладно, выкладывай, что у тебя случилось? Долго я еще буду лицезреть твою сверкающую физиономию в период тяжелой адаптации персонала на новом месте? Это может вывести из себя!»

— А, что, Николай Кузьмич (официально, как и все, я называла его полным именем), что-то не так?

— Ты — не так! Даже смотреть противно. Куда подевалась серьезная, моя вечно целеустремленная помощница. Даже ругаться не хочется, когда посмотришь на тебя. Улыбается и все тут. Это что, сумасшествие на почте переезда?

— Нет, Николай Кузьмич. Я в порядке.

— Да, ладно юлить, девочка. Я знаю тебя не первый день, и даже месяц. Когда этот «порядок» примет определенную форму?

— Как это?

— Прятать его хватит! Я ж не слепой. Вижу, чего творится у тебя. Ладно, уж, ругаться не буду, веди знакомиться. Выпьем по 100 грамм, там и посмотрим, куда твои глаза улетели.

Мне было смешно слышать ревнивые нотки в его голосе. Он привык, что я всегда рядом с ним, на подхвате в любой момент, как стенка для отбивания мячей: подставь меня — выдержу все. А тут я веду себя неадекватно его привычному ритму жизни.

— Ну, и когда я его увижу?

— Ну, как только он форму обретет, так и сразу. — Кузьмич не понял.

— Какую форму, военную, что ли? — Я рассмеялась. Так сразу открывать свою тайну мне не хотелось. Дело в том, что хоть для меня мой Андрюша был идеален во всем, я понимала, что его физические недостатки будут предметом разговора всех окружающих. И мне бы не хотелось этих разговоров, не хотелось постоянного сравнения нас прилюдно, пока люди не знают, какой Андрей на самом деле.

Но скрывать вечно наши отношения тоже было трудно. И вскоре судьба улыбнулась нам. В лагере возникли проблемы с электричеством, отоплениеми прочие хозяйственные вопросы, решить которые сразу было не под силу одному деду-санитару. И я подумала, что можно было бы попросить Андрея помочь нам. Поскольку мы были прикомандированы к городскому госпиталю, я надеялась, что они не откажутся отпустить Андрея на какой-то срок к нам. Жильем он был обеспечен. Ну и мы с ним могли быть чаще вместе. Я рассказала о своей задумке Андрею. Он был непротив. Вероятно, он даже обрадовался сменить обстановку, помочь в реальном деле, ну… и быть ближе ко мне. Я очень надеялась на это. Наши отношения развивались, но мы виделись так мало, а хотелось так много…

Приняли Андрея в нашем коллективе по-разному: кто с сочувствием и любопытством; кто с безразличием, мол, ну, еще один новый персонаж — не сильно отличающийся от пациентов; кто-то с сомнением, справится ли слепой и хромой с делом. Но возражать не стали — рук то всегда не хватает. Через несколько дней присутствия Андрея на территории ПМГ, мнения людей поменялись — его уже принимали за своего. Да и было за что! Кроме золотых рук у моего Андрюши оказался еще и замечательный характер. За последние недели он удивил своих коллег резкими переменами в поведении. Он враз ожил, стал энергичнее, эмоциональнее, шутил и сам хохотал заразительно если рядом рассказывали анекдоты. Вечерами вместе с ранеными он пел песни и рассказывал истории из жизни (они все были такие занятные, скорее всего выдуманные, но это не меняло сути). Андрей обладал огромным запасом энергетического тепла, которое мог дарить людям. И этого тепла хватало всем (а мне с избытком). По вечерам, когда у меня не было сил не то что ехать к нему, а и просто пошевелиться, он приходил ко мне и шепотом и ласковыми словами снимал усталость. Андрей легко освоился в лагере и вскоре передвигался по территории почти без помощи окружающих. Ребята сделали ему удобную трость, которая помогала Андрею при движении. Через пару месяцев он вдруг почувствовал изменения в одном глазу — он стал видеть чуть получше. Это не мешало ему прекрасно слышать и осязать. Думаю, что любовь и забота о нем сделали свое дело. Я умолчу о том, сколько сил и уговоров мне потребовалось, чтобы заставить его вновь почувствовать свою значимость и найти место в жизни. Он обратился к врачам и они назначили ему процедуры для восстановления зрительных функций.

1945 г. Украина.