Мой дом (СИ)

Ну, а в одиннадцатой квартире жили дядя Коля, столяр, и тетя Нина, работник столовой. Они были очень не заметны, как и их дети, Коля и Лена. В очередную моду на благоустройство жилья дядя Коля делал всему нашему дому, и, видимо, всему околотку, навесы над балконами. До этого была мода на пианино. Первое появилось сразу при вселении, у Зинаиды Яковлевны, учительницы музыки. Но это не в счет, это как напильник у слесаря, инструмент. А потом купили пианино в нашу квартиру. Это уже для занятий по музыке для сестры и меня. Правда, у меня дело пошло не так далеко. Я с легкостью пиликал всякие гаммы и сонаты, делал успехи, но это поскольку был абсолютный музыкальный слух. И все бы ничего, но однажды Зинаида Яковлевна неудачно пошутила, сказав, что я не умывался утром. Я помчался в ванную и внимательно осмотрел лицо, все было в порядке. Но учитель музыки настаивала, что глаза черные, немытые. Я снова бежал к зеркалу, никаких следов черноты. А она не унималась и утверждала, что я черен, глаза черные. Наконец, я понял, что она имела в виду мой природный цвет глаз. Возмутившись, я заявил, что больше к пианино не подойду, и учиться не буду! Так и случилось, позже учился в музыкальной школе, страдал от необходимости носить с собой кларнет, но на класс фортепиано не перешел по принципиальным разногласиям.

За нами купили пианино в четвертую, восьмую, третью, тринадцатую квартиры. Потом была повальная смена мебели. Сначала разношерстную на комплектную, белую. Потом, белую мебель меняли на темную, на однотипные гарнитуры, большей частью, немецкие, из ГДР. От всей этой соревновательной реконструкции жилья мы извлекали пользу из картонной упаковки. Разноразмерные коробки мы напяливали на себя и становились рыцарями. Из кусков картона были и наши щиты. За неимением мечей, применялись универсальные хворостины с неизменной гардой в виде консервной крышки. Они подходили и для игры в мушкетеров, кавалеристов и прочих игр.

В пору поголовного преобразования балконов дядя Коля свалился на шабашке с этажей и, хотя и упал на ноги, сильно побился. Все моё детство он перемещался на костылях, а когда мы перешли в старшие классы, он ходил, опираясь на палку. При нищенской пенсии дядя Коля продолжал лазить по этажам и строить крыши над балконами.

В двенадцатой квартире жила семья евреев. Семен Захарович работал на заводе им. Кирова инструментальщиком. Он воевал, попал в октябре 41-го года в плен, как-то там выжил, выдавая себя за татарина. Его жена, Зинаида Яковлевна, была учителем музыки. Нас связывала тяга к прекрасному, меня к прекрасным металлическим грузовикам с такими же металлическими колесами, а Зинаиду Яковлевну к музыке, чему она совсем не бескорыстно обучала многочисленных учеников, тренькавших гаммы с утра до ночи. «Зиночка, – говорила она маме, – я вас умоляю, нельзя ли играть чем-нибудь другим, а не этими ужасными машинами? По крайней мере, пока у меня ученики. Это же невозможно слушать, как из конца в конец потолка перемещается этот скрежет!» Увещевания были напрасны, и Зинаида Яковлевна стала источником замечательных импортных машинок с каучуковыми колесами. Моя мать кроме труда инженера в комбинате «Артемугль» еще шила дома. Поскольку в магазинах ничего не было, всякие там наволочки, пододеяльники и платья приходилось делать самим. У мамы была машинка, которая выручала в этом отношении. Зинаида Яковлевна была постоянным заказчиком. То подшить, то перешить. На этой почве они и сблизились. Мать внимательно выслушивала приходящих, а людям много ли надо. Они делились своими бедами, победами, происшествиями. После обрастания всякими вещами, соседи потянулись друг к другу и с удовольствием встречали вместе Новый год и Первомай. Летом столы выносили на улицу и там устраивали длинный общий стол. Потом расползались по квартирам, а те, кто еще стоял на ногах, неизменно дрались. Поскольку в одну квартиру жители подъезда не помещались, а праздники бывали и в холодное время года, стали формироваться коллективы меньшего размера. Наша квартира оказалась в дружеских отношениях с двенадцатой и четырнадцатой. Тем более, что у них были дети, почти ровесники меня и моей сестры.

В тринадцатой жил дядя Сережа с женой Инной и сыном Сергеем. Дядя Сережа был горноспасателем, а его жена гулящей. В его отсутствие квартиру посещали разные любители прелюбодейства. Все осуждали и ненавидели тетю Инну. И как же обрадовались, когда они, наконец, расстались. Тетя Инна уехала в Харьков, а дядя Сергей женился на другой, нормальной. У нее уже был сын, который на попытку его проверить на бздо, пустился в рассуждения о дружбе и получил за это кличку «Друг».

В четырнадцатой жил начальник участка шахты дядя Ваня, его жена Анна, сын Юрка и дочь Наташа. У них был фильмоскоп и мы часто запирались в темной кладовке и просматривали, пересматривали диафильм о каких-то драконах. Тетя Аня работала на шахте в медпункте. Отмечания праздников перемежались то с двенадцатой, то с четырнадцатой квартирой. С четырнадцатой мне было интересней, но кто меня спрашивал?