Мой домовой — сводник (СИ)

— Ты смотришь мне только в глаза, — Веселкина не проберешь ничем! Когда он того не хочет… Аллергия на кота, конечно, исключение, а в остальном он почти что лед… — А если бы смотрела куда еще, заметила бы смену оттенка джинсы. Я просто ремень пока еще не вынул из старых. Прости, конечно, что иду в театр в джинсах, но если бы я заставил тебя еще и брюки отпаривать, в театр я бы пошел один, верно?

Я лишь кивнула, не в силах оторвать рук от пуговицы. Да откуда же в нем столько мужского магнетизма! Ну ведь реально Веселкин не представляет из себя ничего интересного ни в очках, ни без них, ни без…

— Галстука у тебя нет?

— Есть, — его губы расплылись в кошачьей улыбке. — Но его ты точно не умеешь завязывать, так что я как-нибудь сам…

От низких ноток в его голосе по спине пробежал холодок. Глаз не отвести, а они ведь как зеркало… Мои-то уж точно все скажут без слов… И слишком близко, он бы и без очков прочитал в них мое подростковое замешательство. Величайшей силой воли я убрала руки с пояса джинсов и понесла утюг на кухню, чтобы слить воду.

Глеб продолжал возиться с котом, тоже не напоминая мне про завтрак. Исползал весь коридор на четвереньках, и черные пижамные штанишки стали лакмусовой бумажкой моей несостоятельности, как хозяйки: они все были в шерсти. Хорошо, не переоделся еще в парадное, как его отец. Если Веселкин-старший уделается сейчас кофе, то переодевать его будет не во что.

— Не мог одеться после завтрака? — выдала я раздраженно, когда он замер на пороге кухни, чтобы я не пропустила момента завязывания галстука.

Мне надо было выдохнуть, а он не давал мне и шагу ступить, не наступая на пятки…

— Я не из породы свиней, — улыбнулся засранец еще шире. — Хотя некоторые в этом сомневаются…

Под "некоторыми" он подразумевал меня. Отлично, пусть садится за стол. Кому- кому, а ему уж точно лучше жевать, чем говорить. Иначе у меня самоуничтожатся все нервы за этот день. А мозги я и так уже растеряла, прикидывая, во что одеться. Самое приличное на мне Зинаида Николаевна уже видела. К тому же, шарфик тоже следует выкинуть. Подчистить все до последней крошки, что досталось мне от семейки Орловых. Благо ничего особо и нет. Подарками меня не баловали. До последнего месяца.

Молясь создателям антиперспирантов, чтобы их продукты не подвели, я надела простые брюки, простую белую кофту и повязала на шею непростой, но купленный лично мною, шелковый шарфик с яркими цветами. Пусть Зинаида Николаевна думает, что шарфики — моя фишка. Сюда бы еще жилетку и… Нет, хорошо все же, что жилетки нет, а то сошла бы за офисную крысу.

— Ты что так официально? — все равно выдал Веселкин, притащив упирающегося ребенка переодеваться.

Я на секунду задержала дыхание. Спокойствие, только спокойствие.

— Это у меня единственная подходящая для театра одежда. Остальное все крестьянско-рабочее, чтобы с детьми и котами по полу ползать.

И я действительно схватила с полки липкий валик и принялась водить им по ногам Глеба, чтобы как-то спасти пижаму для бабушкиного дома. Веселкин внимательно смотрел на меня сверху вниз, и я поняла, что еще секунда и я не разогну коленей под таким взглядом.

— Я пока не доехала до родителей, чтобы обновить гардероб, — выдала я сразу, чтобы он не подумал, что мне действительно нечего надеть. — Ну, что? Это же детский театр!

— А я что-то сказал? — вдруг выдал Виктор растерянно. — Я просто так на тебя смотрю… Потому что ты мне нравишься. Что тут такого?

Я сумела подняться. И встать с ним вровень, пусть для полного соответствия мне не хватало по крайней мере одиннадцатисантиметровой шпильки.

— Ты мне нравишься, очень, — повторил Виктор еще тише, будто таился от сына, который на диване стягивал с себя пижаму. — Если бы ни Герман, я никогда бы с тобой не познакомился. Я даже боюсь об этом думать…

Я застыла, точно повисла в воздухе, загипнотизированная его расплывающимся за стеклами очков взглядом, и непроизвольно слишком громко сглотнула. Или это сделала не я, а он?

— Здесь только один носок! — вернул нас к действительности обиженный детский вопль.

— Так найди второй! — огрызнулся Виктор, но я успела пробраться к сумке первой и отыскать пропажу. — Ну почему надо поперек моего слова идти? Он что, безрукий?

Я уставилась в его пылающий взгляд: я снова внизу, а он сверху. Он снова сжимает губы, а я непроизвольно облизываю свои.

— Потому что мы опаздываем.

Зачем он так себя ведет? Он же не такой… В нем же есть и выдержка, и нежность… Зачем же отыгрываться на беззащитном ребенке?

Я одела Глеба и, покидав в сумку одежду, бросив сверху пакет с умывальными принадлежностями, шагнула к двери.

— Ира, — Я обернулась. — Ты уроки отменила на завтра?

Нет, я этого не сделала. Тогда не хотела, а сейчас напрочь забыла за хлопотами, но ему не призналась: он устроит мне разнос и, возможно, будет прав.

— Да, все в порядке, — солгала я без зазрения совести.