Мой друг — Олег Даль

— Ну, давай подождем… Минут 15 еще есть.

— Нет!!! Я уже здесь целый час стою!

Видимо, кого-то ждал, и этот кто-то — не пришел.

После заключительного выступления у нас было время, но он, как обычно, сразу ушел в номер. И, собственно говоря, мы так и не посидели, не поговорили на прощание, как обычно бывало с другими приезжающими. Он уклонился от разговора. Помню, только сказал:

— Я поеду в купе один.

И мы взяли ему два билета «СВ».

Мы не могли вступить с ним в разговор. Он все время держал дистанцию. Не было у нас за четыре дня такого, чтобы посидеть, поговорить о каких-то планах. Он как-то ни с кем не общался. Ему уже ни до чего не было дела. Думаю, он уже просто болел.

Предлагали ему даже что-то посмотреть в Пензе — город у нас все-таки интересный. Хотели как-то его отвлечь, куда-то свозить, но он очень уклонялся. Все время в гостинице, все время один.

Помню, я сказала бухгалтеру:

— Слушай, давай его еще на денек оставим. Может быть, в лес еще разок свозим…

Осень та была теплая, ягод и грибов много. Но только я заикнулась — он сразу:

— Нет-нет. Домой, домой, домой!..

Конечно, грустный рассказ…

Жалко его, и непонятно, почему все так случилось. Могли бы, наверное, его и полечить, и вывести из этого состояния. Но у нас, когда молодой уходит на тот свет — это обычное дело.

Пенза, 6 марта 1992 г.

Ольга Битюцкая. Впечатление памяти

В начале осени 1980 года я была на практике на пензенском ВЭМе (заводе вычислительных электронных машин). В один из дней, когда я сидела на сборке, ко мне прибежал мой товарищ, работавший там же, именно прибежал! — и сказал, что у нас прямо сегодня, прямо сейчас будет выступать Олег Даль. По-моему, в обеденный перерыв. Сразу же, как только дали сигнал перерыва, мы помчались по коридору в так называемую «комнату технического инструктажа», где была какая-то импровизированная сцена и куда набилось уже много народа. Акустика в этом «зале» была отвратительная — по-моему, с середины помещения ничего уже не было слышно.

У меня почему-то осталось такое ощущение, что Даль работал без микрофона. Наверное, потому что он все время ходил. Он не сидел, не стоял на месте, а все время двигался по переднему плану. Очень его смешило, что там стояла кафедра. Периодически подходя и опираясь на нее, он как-то все время усмехался, хотя на этой встрече не улыбался вообще.

Так он и рассказывал о себе «на ходу», засунув руку в карман джинсов и немного жестикулируя другой.

Был он очень грустный, совершенно печальный. Можно даже сказать, подавленный. Возникало ощущение, что ему ЭТОГО НЕ ХОЧЕТСЯ, не для этого он здесь. Он воспринимал эту встречу как что-то попутное и очень ему мешающее. К тому же обстановка была какая-то не очень подобающая — сильно шумели.

Хорошо помню, как его попросили спеть. Отказался, сказал:

— Я не пою. Я пою только голосами моих героев.

Вообще, это была странная просьба, потому что у него ничего с собой не было, даже гитары. Видимо, в связи с этим же возник вопрос о том, как он исполнял песню в фильме «Не может быть!» по рассказам Михаила Зощенко. На это он ответил, рассказав что-то, связанное со съемками прохода по улице старого города, когда он поет песню о Купидоне. Но в чем была «изюминка» этого рассказа я, к сожалению, не помню.

Потом он говорил о своей работе над «Утиной охотой», известной теперь как «Отпуск в сентябре».

Откровенно говоря, в зале не было такой уж сильной заинтересованности в нем. Ждали, что Даль сам будет рассказывать о себе, а он говорил очень мало. Он ждал вопросов от людей, но было заметно, что приехал он сюда не за этим. И встреча-то эта с ним возникла вообще стихийно: буквально за несколько дней по городу объявляли, что он будет выступать, а на ВЭМе — так и вообще об этом никто не знал. Кажется, в последний день предложили «мероприятие», организаторы на это пошли и согласились.

Конечно, это было очень интересное, «живое» общение: актер рядом, перед тобой и говорит о себе, о своей работе. Но впечатление все-таки было именно удручающее, очень болезненное от ощущения того, что он или очень болен (страшно худой, бледный и с мешками под глазами), или его что-то грызет, точит, что-то его вконец замучило.

Он ходил и совершенно не смотрел в зал: или в пол, или в окно. Никаких стихов не читал и вообще ничего не исполнял.