Мой друг — Олег Даль

После того как мы закончили двухлетнюю работу над «Вариантом „Омега“», мы с Олегом мало поддерживали отношения. Это было связано с его болезнью. Я, к сожалению, человек тоже пьющий, но у нас это совершенно по-разному происходило: я становлюсь очень сдержанным, когда выпиваю. А он — становился импульсивным. И я старался никогда с ним не пересекаться по этому поводу. Но это не было препоной в наших творческих общениях — вовсе не это!

Когда в 1977 году начались пробы в кинокартину «Трактир на Пятницкой», об Олеге на роль поручика Гремина даже разговоров не было! И вот почему.

Дело в том, что постановщик этой картины — ныне покойный старик Файнциммер — был очень профессиональный человек. Но при этом он был очень консервативно-упрямым и напрочь не принимал актерскую индивидуальность, которую воспитывал в своих ребятах Ефремов.

Файнциммер снимал «Трактир» так:

— Сядь сюда! (Сел.) Теперь, посмотри направо! (Смотрит.) Вот так!.. Вот!.. Смотри на часы! (Смотрит.) Когда тебя спрашивают, будешь смотреть сюда! (Поворачивает голову.)

Ребята из «Современника» этого на дух не принимали! Если ему говорят: «Посмотри направо!» — он обязательно спросит: «А почему я должен посмотреть направо?.. Мы ни одного действия не можем сделать просто так». Если Далю предложат:

— Встань из-за стола и подойди к двери…

Даль сразу спросит:

— А что, я там хочу что-то увидеть?

Все это я знал и понимал, что, если мы с Файнциммером будем ребят из «Современника» сюда тащить, то начнутся трения, которые в работе совершенно не нужны. Даль с его импульсивностью, с его нормальным человеческим самолюбием, знанием себе цены, вообще скажет режиссеру:

— Ты что!!! Что я тебе — клоун, что ли?!! Я должен знать, что я делаю.

Воязос был такой же, с точки зрения думающего постановщика, который всегда объяснял, что это не его режиссерская придурь, это оправдано, это — в характере человека. Человек делает это потому, что ему это свойственно. Или он преследует какую-то цель.

Поэтому из бывшего «Современника» в ремейке «Ждите моего звонка» был только один Игорь Васильев. А Далю я даже не предлагал — не возникало даже такой мысли…

То, что я скажу в заключение, наверное, не всем понравится. Но хотелось бы быть искренним до конца.

Я вообще не поддерживаю разговоров о трагедии по поводу ушедшего актера, художника или музыканта. Потому что считаю, что когда уходит человек — это Несчастье! И даже если он был творческой личностью — это такая же трагедия, как если бы он был дворником Васей. И когда в компании или у меня в семье говорят: «Ах, умер такой-то!» — я всегда отвечаю:

— Да! Трагедия. Человека нет!

Судьба Олега очень типична по своему сюжету. К сожалению, на Руси (может быть, не только на Руси, просто я здесь живу, поэтому знаю лучше) многие талантливые люди больны. Почему так? Я на этот вопрос ответить не могу. И среди моих приятелей — каждый второй-третий талантливый человек болен.

Один борется с большим успехом, другой — с меньшим. У Олега эта болезнь усугублялась просто физическим недостатком здоровья. Он все-таки был человеком не мощным. Если Шукшин был здоров и все равно погиб, то Даль при его субтильности с такой тяжелой болезнью справиться не мог.

Конечно, я совершенно не знал его быта. Я никогда не был у него дома, не знал, кто его окружает. Когда человек так погибает, я считаю, что виноваты все, кто его знал. Здесь и моя вина есть. Вот не знал, а должен был бы знать…

Каждый по кирпичику — может быть, стеночку вокруг Олега сложили бы… Но — не принесли и не построили ее. Не отгородили, не защитили, не сберегли Даля. Это не оправдание — это констатация факта. Потому что мы тяжело живем в России… На всех сил не хватает.

Последний раз я видел Олега примерно за полгода до его кончины. Он был не в очень хорошем состоянии, и мы мало с ним пообщались. Просто перебросились парой фраз: «Как живешь?»

Олег мне был глубоко симпатичен как человек, очень мало в этой жизни защищенный. Его сдержанная замкнутость была одной из форм защиты от окружающей жизни. Мне так кажется. Но я в этом не уверен до конца…

И я никогда не пытался протолкнуться к нему ближе. Потому что весь мой опыт работы и в розыске, и в писательском деле доказывает, что это — бессмысленно. Кроме еще большего отчуждения Даля, это ничего не вызвало бы.

Москва, 17 ноября 1991 г.

Борис Тух. Роль в полумаске

С Олегом Далем я встретился осенью 1973 года, будучи молодым сотрудником газеты «Вечерний Таллин». То, что и газета была тогда молодой, — не совсем так. Просто она до 1972 года издавалась только на эстонском языке. Разумеется, печатаясь на языке республики, она не испытывала особого интереса к деятелям культуры из Советского Союза. Просто была такая глубоко провинциальная, замкнутая в себе мелкая газетка. Таковой она по всем основным параметрам, кроме культуры, и оставалась в течение всех последующих семнадцати лет.