Мой друг, покойник

Порывистый ветер не покидал леса несколько дней, но в один из вечеров мое сердце наполнилось радостью. Ветви деревьев ломались, как сухой хворост, березы потрескивали от ветра. Вдали ревел перепуганный олень.

Я точил топор, сидя у огня очага, когда Сноу издал ужасающий вой и спрятался у меня в ногах, не опасаясь порезаться об острое лезвие.

Я поднял глаза и, думаю, также закричал от ужаса.

В темной рамке окна появилась исчадие ада.

Почти человечья голова, уродливая и абсолютно белая морда трехсотлетнего старика, огромные глаза никталопа светились зеленым огнем, мерцавшим в отсветах очага.

Рот с устрашающими черными клыками был открыт в беззвучном хохоте.

Видение исчезло в треске ломающихся веток, но я успел узнать чудище.

— Сноу, — воскликнул я, — это — Зверь. Белый Зверь!

* * *

Белый Зверь! Таинственное чудище неизведанных далей края белого безмолвия.

Индейцы ситки говорят о нем шепотом, прячась в своих юртах из оленьих шкур.

Эскимосы, живущие на самом Крайнем Севере, при упоминании его имени приобретают землистый цвет обычно бесстрастного лица, прячась в иглу с толстыми стенами из снега и льда.

Мужественные шахтеры в поисках кварца или самородков золота, которые спустились в мрачные бездны с бушующими на дне бурными потоками, никогда не возвращались из своих походов.

Иногда другие исследователи натыкались на их тела с разодранными глотками. Это Зверь, Белый Зверь убил их, — неведомое чудовище, которое Провидение в непонятных целях, быть может, поставило на охрану подземных сокровищ.

Один немецкий профессор, смешной человечек в рединготе и очках, который не искал желтый металл, удовлетворяясь жалкими булыжниками, не имевшими никакой ценности, да бесполезными растениями, рассказал нам однажды о странных бледных существах с кошачьими глазами или совершенно слепых, живущих в глубинах земли, куда не доходит ни солнечный свет, ни тепло. Как-то у входа в пещеру нашли кирку и бинокль профессора, но самого его нигде не обнаружили.

Но что это дьявольское отродье делает здесь, в тысячах километрах от ледяных пустынь Аляски?

* * *

Я начал свои поиски среди скал и вскоре обнаружил узкую трещину в рост человека, которую ранее никогда не видел.

Из трещины шел холодный пещерный воздух, и я решил обследовать ее.

Я заполнил маслом фонарь и проскользнул в отверстие.

Трещина была глубокой, и я долго шел по узкому коридору, который постепенно расширялся и превратился в довольно обширную пещеру с тусклыми черными стенами.

Уже некоторое время до меня доносился неясный шум. Мне казалось, что я различаю бурлящий рев потока.

Почва — тонкий песок — шла под резким уклоном. Вдруг передо мной открылась бездна. Я наклонился, выставив перед собой фонарь, но жалкая желтая звездочка светила не дальше двадцати шагов в непроглядной тьме провала.

Ледяная сырость порывами поднималась наверх: быстрый поток, подземная река, укрытая вечной ночью, ревела на невероятной глубине.

Я скатил в пропасть большой камень и стал ждать. Прошли долгие секунды, пока я услышал далекое, едва различимое бульканье.

Грубый подсчет скорости падения камня и скорости звука определил глубину более чем в тысячу футов.

Я отступил от края бездны, ощутив головокружение, и вдруг мои глаза различили какое-то сияние.

Я, наверное, зашатался и закричал.

Это было золото!

Самородок миндалевидной формы, но такой громадный!

В шероховатой скале зажглись и другие желтые огоньки. Я бросился вперед… Мои пальцы кровоточили, а я выцарапывал самородки, едва утопавшие в коричневатом панцире стены.

Когда я выбрался на солнечный свет, то был обладателем двадцати двух самородков общим весом в два фунта.

* * *

Я приступил к лихорадочным поискам. Кирка вскрывала карман за карманом, и каждый был более или менее богат самородками.

В некоторые дни я добывал до пятидесяти фунтов желтого металла!

Это случилось, похоже, на двадцать восьмой день после моего открытия. Меня поразил отвратительный запах в коридоре. Он был так тошнотворен, что меня едва не вырвало. И внезапно я очутился перед Зверем.

Он отвратительно скалился, его морда была в паре футов от моего лица.

Я не мог сделать ни малейшего движения — он бросился на меня.

Прикосновение было чудовищным, неописуемым.

Представьте себе скользкий, мягкий труп непонятной консистенции, более холодный, чем бездна, который обхватил вас, словно боа-констриктор.

Почему я вспомнил в этот смертельный час о жалком трупе, найденном в долине по соседству и перевалом Чилкут?

Да! Стоило о нем вспомнить: вонь, ужасающая вонь разложившихся тканей! Эту вонь распространял вокруг себя Зверь. Вонь проникала в мои легкие, душила меня, убивала меня.

Чудовище двигалось неловко, и я понял, что свет моего фонаря, закрепленного на скале, слепил его.

Я нанес ему несколько ударов киркой, острие которого едва пробивало резиноподобную плоть.

Я вдруг отчаянно вскрикнул: свет фонаря удалялся, словно чья-то адская рука быстро уносила его прочь.

Я ощутил, что быстро качусь по склону в объятиях чудовища, которое с каждой секундой брало верх в этом мраке.

Из глубины ночи до меня донесся рев потока.

А я катился и катился вниз!