Мой друг, покойник

— Как же звали ту прелестную гольфистку, которой так нравился мой чудесный галстук? Только этого достаточно, чтобы полюбить раздевалку и запретить, чтобы касались ее пыльных реликвий. Таким образом, незыблемость раздевалки означает вечность ее священных сокровищ. Отнимите у церквей запах благовоний, которые некогда курились в них, и вы принизите их величие. Уберите из раздевалок гольф-клуба их вечные запахи твида, сурового полотна, старой кожи и затхлости, и вы убьете одно из самых уважаемых заведений и царящую в них атмосферу.

У всех уважающих себя клубов (не все они уважают себя, пусть будет стыдно их членам), кроме гольф-клубов, принято отдавать бедным все, что более года лежит забытым в ящиках.

Но бедняги тщетно будут обивать пороги гольф-клуба, ибо мы можем вспомнить имя одного кэдди, который в пятнадцать лет надеялся, что ему подарят пару ботинок с пуговицами, забытую в одном из шкафчиков. Бедняга умер в приюте для престарелых в возрасте ста двух лет, а ботинки с пуговицами так и лежат на своем месте.

Шкафчики снабжены этикетками… Поговорим о них… Чаще всего это визитные карточки. Их еще можно прочесть, но только с помощью лупы. Они имеют теперь цвет старой слоновой кости; святотатство совершит тот, кто снимет их.

Вот карточка, указывающая, что содержимое шкафчика принадлежит Уильяму Джонсу. Уильям Джонс эмигрировал в Канаду двадцать лет назад.

На другом шкафчике укреплена карточка некого Джеймса Смита. Этот чудный человек вот уже тридцать два года занимает персональный ящик, иными словами получил вечную концессию на каком-то кладбище.

Иногда новичок может спросить, что находится в этих шкафчиках. Никогда, никогда он не задаст такой вопрос во второй раз, столь суровыми взглядами и молчанием будет принят этот вопрос.

У одного автора детективных романов спросили, где лучше всего спрятать труп убитого человека, и он ответил:

— В шкафчике раздевалки гольф-клуба, при условии, что он будет достаточно велик.

Только что мы говорили о вечности запахов раздевалки. И вот в одном клубе один из его членов заявил, что в раздевалке висит запах газолина. Все отправились на место, удивленные и возмущенные таким невыносимым ароматом.

— Эссо! — сказал один, и все с гневом воззрились на гольфиста, использовавшего эту марку бензина для своего бьюика.

— Пурфина! — заявил другой, и все повернулись к бедняге, который водил жалкий ситроенчик.

Тут в разговор вмешался консьерж, старик семидесяти лет, который видел рождение клуба.

— Простите, господа. Пятьдесят лет назад это помещение освещалось керосиновой лампой.

Один из любопытных членов клуба начал принюхиваться к дверцам шкафчиков и застыл перед одним из них. Вопросом занялся комитет; после двадцати бурных заседаний — по одному в неделю — большинством в три голоса было решено открыть подозрительный шкафчик.

Там оказалась керосиновая лампа.

* * *

— А женские раздевалки? — шепнул саркастический голос.

Мы свысока отвечаем:

— Женская раздевалка — обезумевший пригород Сент-Оноре. Герлен там соседствует с Ланвеном; Убиган душит Коти. Не открывайте шкафчик: вам в лицо ударит «Скандал» или ухватит за нос «Суар де Пари». Никто не может знать, как подействует на вас «Парфюм Энконю»; подумайте о странных и исторических любовных увлечениях принцессы Клевской…

И не надейтесь взять в качестве «сувенира» бюстгальтер или еще более пикантные туалетные принадлежности.

Дамы-гольфистки таких не носят.

Тайна «ДАП-клуба»

Хардинг навел бинокль на старенький даймлер, направлявшийся прямо на юг, чтобы выехать на мощеное шоссе Карлайля.

Он пожал плечами и бросил прямо в лицо ветру, дувшему со стороны Сольвея, давно заученную фразу: — И дело с концом!

* * *

Увы! Я не могу сразу войти в суть рассказа. Я должен следовать примеру авторов, которые исследуют гражданское состояние своих персонажей, копаясь в древних церковных записях, описывают кресла, в которых те дремлют, а также местность, где резвятся их собачки во время прогулок.

Между Сольвей Ферс и нижней частью Шевиотса лежит обширный пустырь, едва способный прокормить тростник и вереск. Текущую вдоль него и впадающую в Иден речушку так и называют Речушкой, что равносильно тому, чтобы собаку наречь Собакой, а лошадь — Лошадью.

Последние усачи в Речушке погибли в 1699 году по вине одной колдуньи, которую, кстати, сожгли живьем.

Если нарисовать геометрический план этих бесплодных земель, то можно заметить, что они имеют форму пятиугольника, отразившегося в кривом зеркале, ибо он вытянут в длину, и одна из вершин смотрит прямо на юг.

Теперь можно с некоторым удивлением спросить, по какой случайности в каждой вершине этого пятиугольника располагаются пять жилищ, помпезно именуемых «замками», хотя подобного названия заслуживает только одно — Гроув-Манор. Жители Сольвея, однако, называют остальные четыре жилища по-иному — «гнездышками» Кормика, Дошера, Пармиттера и Хардинга по имени их обитателей.

Только Гроув, сэр Сайлас Беретон Гроув, богат, и только Хью Хардинг молод и красив.