Мой друг работает в милиции

— Здравствуйте, Надя, — он протянул ей руку. — Хочу познакомить вас со следователем городской прокуратуры товарищем Дорофеевым. Я уже рассказал Ивану Сергеевичу, как вы нам помогли.

— Рассказал, все рассказал, — подтвердил Дорофеев. — Я теперь все ваши дела знаю, даже о ваших лютых врагах, всех этих синусах-косинусах! Надеюсь, вы справились с ними?

— Контрольную я написала, но результаты неизвестны — тетрадей еще не раздавали.

— Все будет хорошо, ручаюсь.

— Как вы можете это знать?

— Я все знаю. Знаю, например, что вы сейчас волнуетесь. Но это естественно, в такой ситуации все волнуются. Уж очень велика ответственность. Но мы надеемся на вашу хорошую память. Признали вы кого-нибудь из этой пятерки?

— Не знаю… Я уже говорила Василию Андреичу… Я тогда смотрела невнимательно… Точно не могу сказать… По-моему, один похож на того…

— Значит, четверых из пяти вы исключаете?

— Да… — И, вспомнив слова Кулябки, смущенно заметила: — Не так-то просто решить одно уравнение с пятью неизвестными, никто такого уравнения не решит.

— Но раз вы исключили четверых, остается одно уравнение с одним неизвестным — ничего трудного. Кто же этот неизвестный? Где он сидит?

— Он сидит первым слева.

— Первый слева? — переспросил Дорофеев и бросил быстрый взгляд на Дробова. — Вы твердо уверены, что именно этот человек вышел тогда из ложи?

— Я твердо не уверена… Я же говорила… Может быть, тот был только похож на этого: тоже такой старый…

— Милая Надя, разве человек, на которого вы указали, старый? Ему же всего пятьдесят лет.

— А разве это не старый — пятьдесят лет? Вспомните, что говорил в повести Пушкина Дубровский о князе Верейском: «Хилый развратный старик» — вот что он говорил. Старик!

— Но при чем здесь князь Верейский?

— При том, что князю Верейскому было как раз пятьдесят лет!

— Да-а… — протянул Дорофеев. — Все правильно и закономерно. Лилипутам Гулливер казался чудовищным великаном, а жителям царства великанов — букашкой. Да… — И он опять взглянул на Дробова.

— Ну что же, Надя, спасибо. Надеюсь, родители не сердятся?

— Мама вначале испугалась, хотела сама пойти со мною, но папа сказал, что это просто смешно — бояться милиции и что мы все обязаны помогать ей, ну мама и успокоилась…

— Я же говорил вам. Еще раз спасибо. Не сомневаюсь, что за контрольную получите пятерку!..

Надя торопливо направилась к выходу. Дорофеев иронически усмехнулся и развел руками.

— Интересно, что скажет Денисов, — проговорил Дробов, не реагируя на усмешку Дорофеева.

— Сейчас узнаем…

Едва закрылась дверь за Надей, как вошли Кулябко и Денисов.

— Прошу садиться, Владимир Иванович, — приветствовал его Дробов. — С нетерпением ждем вашего ответа.

— Затрудняюсь, уважаемый Василий Андреич. Испытываю большое чувство ответственности. Сами понимаете…

— Понимаю и ценю вашу осторожность.

— Что я могу сказать? Стопроцентной уверенности не имею. Пожалуй, наиболее похож тот, что первый слева, но повторяю: настаивать не мору, не уверен, что именно этот молодой человек вышел тогда из ложи.

— Вы его считаете молодым человеком, — вмешался в разговор Дорофеев. — А, между прочим, ему через три месяца стукнет пятьдесят.

— А по-вашему, человек в пятьдесят лет — старик?! В таком случае кем прикажете считать человека, которому семьдесят два года? Мафусаилом?

Дорофеев понял, что Денисов говорит о себе, и, боясь, что тот обиделся, поспешил переменить тему:

— Значит, остальных вы никогда не встречали?

— Не припомню.

— В таком случае нам остается только поблагодарить вас, Владимир Иванович. Извините, что побеспокоили, — сказал Дробов.

— К вашим услугам, счел своей гражданской обязанностью…

— Ваше свидетельство, Владимир Иванович, быть может, снимет подозрение с человека, неповинного в этом преступлении. Надеюсь, понимаете, как это важно?

— О да, разумеется, понимаю. Не помню, какому великому гуманисту принадлежит замечательное изречение: «Лучше помиловать сто виновных, нежели осудить одного невинного».

Дорофеев рассмеялся:

— Монархические историографы приписывали это изречение Екатерине Второй, той самой великой «гуманистке», которая отдала в рабство дворянам миллионы крестьянских душ.

— К счастью, идеи не тускнеют оттого, что ими прикрываются недостойные люди, — парировал Денисов.

— Не согласен, — жестко сказал Дробов. — Негодяи могут скомпрометировать самые возвышенные идеи. История знает такие примеры. — Он встал. — Вы позволите, в случае необходимости, еще раз побеспокоить вас?

— Всегда к вашим услугам. Честь имею кланяться…

— Два пирожка с ни с чем, — сказал огорченный Дробов, когда закрылась дверь за Денисовым.

— Это как сказать, вернее, как смотреть на вещи. Ученые утверждают, что некоторые неудачи в научных экспериментах тоже двигают науку вперед. Кое-какие полезные для дела выводы из этой неудачи можем сделать и мы.

— Например?