Мой друг Сибирцев

— Что вы, Михаил Александрович? — тревожно спросила она. — Разве вам можно столько-то ходить? В постель, в постель, и никаких возражений… Или на солнышко. Оно, милое, всех лечит.

— Елена Алексеевна, — виновато заговорил Сибирцев, стараясь прикрыть лицо ладонью, — не найдется ли у вас водички погорячей?

Он уже забыл о том, что мечтал о ледяной, родниковой.

— Случилось что? — забеспокоилась хозяйка.

— Да вот… — замялся Сибирцев. — Дело есть маленькое. Уж вы извините.

— Есть, есть, отчего же. Сейчас принесу. Идите прилягте.

Сибирцев вернулся к себе, достал из-под кровати вещмешок, развязал его и добыл небольшой полотняный свер­ток: в чистой портянке он хранил опасную бритву с костяной ручкой и — ставший каменным — маленький серый обмылок. Открыл бритву, попробовал на ногте и стал править ее на широком своем ремне.

За этим занятием и застала его Елена Алексеевна Она вплыла в дверь, держа в руке чайник, и, увидев, чем занимается Сибирцев, вздохнула и улыбнулась.

— Ну вот, и слава богу. Значит, на поправку пошло. Раз мужчина взялся красоту наводить, считай, все у него в порядке… Ох, да что ж это я? Вам же прибор нужен. Сию минуту…

Она поставила чайник на пол и ушла в залу. И тотчас услышал Сибирцев, как на разные голоса запели-застонали отворяемые дверцы и створки буфета, ну прямо как у гоголевских старосветских помещиков, разнося по всему дому застарелые странные запахи не то выветренного нафталина, не то каких-то сладковатых сушеных трав… Или, может быть, так пахла лежалая одежда прабабушек, хранившаяся, за неимением другой мебели, на буфетных полках, одежда, впитавшая в себя воспоминания о модных в прошлом веке парижских духах, а теперь проданная за бесценок в том же селе.

Елена Алексеевна вернулась, неся потускневший бритвенный прибор: тарелку и стаканчик со стершейся латунью.

— Вот, — протянула Сибирцеву, — мужа моего, Григория Николаевича, земля ему пухом. — Она вздохнула, поглядев в тарелку, словно в зеркало… — Сколько лет, а все еще как новая… Да вы к зеркалу подойдите, там видно. А я пойду, не стану вам мешать… Ах, уж эти мне мужчины! — Она улыбнулась и кокетливо погрозила пальцем. — Брейтесь на здоровье. Сейчас обед принесу…

Закончив довольно мучительный процесс бритья, Си­бирцев провел ладонью по щекам: другой разговор. А то и впрямь бандит с большой дороги.

Плохо дело, Сибирцев, коли ты за собой следить пере­стал. Совсем, брат, плохи твои дела. Раскис, успокоился…

Появилась Елена Алексеевна с полной тарелкой густого щавелевого супа, приправленного тушенкой. Хотела было уложить Сибирцева в постель, но он упрямо выбрался на террасу и отодвинул качалку с солнцепека в угол, в тень. Пока он с трудом глотал кислую, порядком надоевшую травяную кашу, Елена Алексеевна, испуганно округлив глаза, все порывалась открыть ему свою очередную и, разумеется, страшную тайну. Она и дверь в комнату прикрыла, и заглянула через перила в сад, нет ли кого. Наконец, когда Сибирцев отставил тарелку, придвинулась к нему на стуле и зашептала:

— Михаил Александрович, только, ради бога, тише… Там, на кухне, сидит человек. Из Совета, сказал. Вас хочет видеть. Но я ответила, что вы обедаете, а потом будете отдыхать, пойду узнаю, сможете ли принять… Я должна вам еще сказать… — она придвинулась почти вплотную. — Сегодня Дуняшка была в церкви…

— Это горничная, что ли, ваша?

— Какая горничная? Дуняшка-то? Что вы, она живет так, из милости. А служит при церкви, свечами торгует, ладанками, крестиками… Так вот слыхала она, что батюшка наш, отец Павел, возгласил сегодня с амвона, будто грядет сюда сила великая и быть повсеместно пожарам и гореть в их огне антихристу. Мужику от этой силы будет избавление, а большевикам и комиссарам — геенна огненная. А?

— Так и заявил? — усмехнулся Сибирцев.

— Господи, вы смеетесь!

— А что она за сила, не изрекал ваш батюшка? Антонов там или еще кто?

— Ох, не могу сказать, Михаил Александрович, но… я очень боюсь за Машу. Ведь если они…

— Кто они, Елена Алексеевна?

— Ну как же, эти, которых сила великая. И грядет сюда…

— Грядет она или нет, еще неизвестно. А вот лежать тут у вас без дела мне действительно ни к чему. Это верно. Так что там за человек из Совета? Сидит он еще или ушел?

— Сидит. И мрачный весь такой, строгий.

— Пригласите его, пожалуйста, сюда.

— Может быть, в комнаты?

— Нет, здесь лучше… Простите, Елена Алексеевна, еще один вопрос: банды сюда не заглядывали? Я имею в виду село, вашу усадьбу.

— Господь миловал. Слава богу, не бывало у нас бан­дитов. Да и какой им от нас прок? Я — старуха. Машу жалко — слабенькая она. — Елена Алексеевна всхлипнула и перекрестилась. — Пойду, позову…

Гость оказался человеком рослым и худым, под стать Сибирцеву. Были на нем залатанная тужурка, расстегнутая косоворотка и простые брюки с обмотками и грубыми солдатскими ботинками. В широкой ладони он мял кожаную фуражку. Снял, видно, с головы, проходя через комнаты и уважая хозяев.