Мои друзья

Топуш бросил быстрый взгляд вокруг себя, и торжествующий вой вырвался у него из горла. Острые маленькие глаза собаки различили на светло-зеленом фоне долины, глубоко внизу, быстро приближавшиеся желтые, бурые и серые комки. Они прыгали, словно мячики, и стремительно росли. Овчарки! Свора услышала зов вожака и спешила на выручку.

Волки тоже увидели их и бросились врассыпную, желая избежать встречи, которая не сулила им ничего хорошего, но свора преградила им путь к отступлению. Впереди мчался, будто летел на крыльях, легконогий Дормаш, достойный товарищ Топуша по играм и битвам. Он первый сшибся с волком, и хищник с воем покатился по земле. Немного поотстав, бежал широкогрудый молчаливый Рушай. Нагнав волка, он впился ему в шею, и тот, задушенный, упал наземь. Уцелевшие хищники пустились наутек, собаки погнались за ними, и через минуту все скрылись за гребнем ближней горы.

Топуш отряхнулся, взял ягненка в зубы и, припадая на раненую лапу и оставляя за собой кровавый след, не спеша потрусил к отаре.

УПРЯМЫЙ ДОГ

Мы остановились неподалеку от Москвы. Перед открытием выставки нам, участникам всесоюзного смотра, предстояло пройти учебный лагерный сбор.

Место нашего сбора было в летнем осоавиахимовском городке, состоявшем из легких деревянных строений и палаток. Чабаны расположились отдельно, разбив бивак под деревьями. Здесь, на большой поляне, обнесенной веревочной изгородью, сидели на приколах их спутники – пастушьи собаки, и здесь же, на траве, резвились, привлекая общее внимание, два крупных (им было по два месяца) щенка кавказской овчарки, толстых и мохнатых, как медвежата.

Кто-то из приезжих вздумал побаловаться с малышами и забрался за веревку. Потом его пришлось самым настоящим образом спасать от разъяренных щенят. Эти двухмесячные «детки» взяли его в такой оборот, что только вмешательство чабанов спасло беднягу. Столь необычайная для их возраста сила и злобность живо напомнили нам о Топуше – победителе волков. По словам чабанов, Топуш продолжал исправно нести службу в одном из животноводческих совхозов Грузии.

Случай со щенятами наделал немало шума И вызвал веселые пересуды в лагере. Но, пожалуй, еще больше разговоров вызвал мой Джери.

В первый же день, вернее, в первый же час после прибытия в лагерь, заботливый дежурный предложил нам сперва сходить в столовую позавтракать, а потом уже устраиваться на жительство. Собак (со мною был Джери, а с Сергеем Александровичем – Рекс-чепрачный) он посоветовал на время привязать в пустовавших палатках. Мы так и сделали.

Я прикрутил Джери на толстую цепь, которую предусмотрительно захватил из дома, и, кроме того, зная упрямый характер своего питомца и не очень доверяя даже цепи, пристегнул его на парфорс[12].

Мы отсутствовали с полчаса; вернувшись в палаточный городок, я застал неожиданную картину.

Вокруг палатки, где был привязан Джери, толпились красноармейцы, слышались возбужденные возгласы, крики «Фу!», и, покрывая все звуки, раздавался лай и рычание моего дога. Палатка сотрясалась, как будто под ударами урагана, колья скрипели и шатались.

Что произошло?

Оставшись в палатке один, Джери жалобно заскулил и принялся прыгать и рваться, надеясь таким путем порвать цепь, но цепь не поддавалась. Джери стал грызть ее, озлобляясь с каждой минутой. Нежные, мягкие губы его окрасились кровью, но клыки были бессильны перед железом.

Тогда дог окончательно пришел в ярость. Высоко подпрыгнув, он схватил зубами брезентовый край палатки и рванул к себе. Раздался треск – лопнул брезент. Оборвав длинную ленту, пес швырнул ее себе под ноги и вцепился вторично. Вторая лента брезента легла рядом с первой…

На шум сбежались красноармейцы из соседних палаток. Но тщетно кричали они «Фу!» Озверевший, разъяренный, с налитыми кровью глазами, Джери не слушал команд и со злобой бросался на всякого, кто осмеливался подойти близко.

Трудно выразить его ликование, когда он увидел своего обожаемого хозяина. Прыжкам, лизанью не было конца. Только строгое «сидеть» прекратило его излияния, но и после этого пес еще долго помахивал хвостом и умильно смотрел на меня, прося разрешения еще поласкаться.

Я не знал, сердиться мне или смеяться, огорчаться или радоваться. Палатка была изодрана в клочья, могли выйти серьезные неприятности, но в то же время дог проявил такую трогательную привязанность ко мне, такое неукротимое стремление бежать за мной, что невозможно было и сердиться на него.

Оставлять его в палатке было невозможно. Посоветовавшись с дежурным, я решил отвести собаку в расположенный поблизости питомник Осоавиахима.

Быстро нашли подходящее помещение – приземистое, укрытое тополями деревянное здание, разгороженное внутри на отдельные клетки-вольеры, затянутые густой металлической сеткой.