Мои друзья скандинавы

— Тайком от родителей мальчик срезал полосу обоев со стены, и у нас оказалось красное полотнище, — с жаром рассказывает мне Антон, воодушевленный детскими воспоминаниями. — В школе собралось несколько сот ребят. Даже сын директора, — разве можно пропустить такую игру! Тронулись по тому же маршруту, что и взрослые. А когда поравнялись с лавкой, стали кричать: «Позор!» — и склонять знамена.

«Безобразие! Я разгоню всех ваших учителей!» — визжал купец, выскочив из лавки.

Под улюлюканье ребят он бросился к телефону, что называется, «по тревоге» поднял педагогов.

Митинг ребятам провести не удалось.

Они уже подходили к холмам, где обычно бывали сходки, когда увидели бегущих к ним учителей.

Предчувствуя неладное, дети разбежались.

Но делу все же был дан ход.

Правые газеты истерически вопили: «Рабочие союзы втягивают даже детей в политику!»

В школе легко дознались, кто зачинщик «крестьянского похода».

Да дети и сами этого не скрывали.

Педагогический совет постановил отдать мальчика в исправительное заведение. Но муниципалитет воспротивился. Большинство в нем ведь принадлежало к партиям, выступавшим против гонки вооружения.

Тогда решили накормить ребенка «березовой кашей».

В школе было семь классов. В каждом из них Антон должен был получить по пять розог!

В каждом классе Антона укладывали на скамью. Один учитель объявлял о его вине, другой держал, а третий порол.

— Хотя я и успел подготовиться — положил в штаны газету, но все же было очень больно!

— Так ты, сам того не ведая, включился в борьбу против милитаризма!

— Включился-то играючи, а наказание получил настоящее. Добрую неделю не мог сидеть…

— Ну что ж, ты по праву был избран секретарем Всешведского комитета. Вряд ли кто из ваших борцов за мир в десять лет подвергался за это репрессиям!..

Правда, это было первое наказание, но не последнее.

Когда Антону исполнилось семнадцать лет, его, тогда чернорабочего, за организацию молодежной стачки изгнали с цементного завода.

В годы кризиса, в 1931 году, каменщик Антон был посажен в тюрьму за драку со штрейкбрехером.

А еще через десять лет Антону снова пришлось войти под тюремные своды.

Шла вторая мировая война.

Шведское правительство пропускало через свою территорию на севере германские войска, сражавшиеся затем в Лапландии против норвежских патриотов и Красной Армии, и разрешило проезд по шведской земле немецким солдатам-отпускникам…

Чтобы помочь норвежским патриотам (это была его борьба за мир), Антон взялся следить за прохождением немецких эшелонов по шведской территории и сообщал о них норвежским партизанам.

Он был уличен в этом, арестован и приговорен шведским судом к трем годам тюрьмы. Впрочем, об этом я знал еще задолго до нашего разговора на мосту, когда Антон предался сладким воспоминаниям о детстве.

Тут же на мосту мы и расстались. Он сейчас спешил в Комитет. Готовилась Общескандинавская конференция защитников мира. Приезжали делегации из Дании, Норвегии, Исландии, Финляндии.

Я же остался у дворца, там, где полсотни лет назад толпились кулаки и лавочники, требуя увеличить ассигнования на военные нужды.

СТУДЕНЧЕСКИЕ ФУРАЖКИ

На другой день я был в гостях у Карла Сандблата, редактора журнала Союза учителей.

И опять на столе дымился душистый черный кофе. Здесь его пьют больше, чем где бы то ни было, — утром, днем, вечером. Даже выученная мною на гостеприимной шведской земле первая фраза: «Ней, так!» («Спасибо, нет») — не могла спасти меня от неизменного при каждой встрече кофе. А сколько встреч было каждый день!..

Рассказывают, что начало этому кофейному потоку положил эксперимент, проделанный в XVIII веке королем Густавом III.

Двум осужденным на смертную казнь братьям-близнецам он даровал жизнь при условии, что один близнец будет пить много кофе, а его браг в столь же больших количествах чай. Король желал выяснить, какой напиток полезнее.

Так братья-близнецы просидели в тюрьме много лет, и каждый год королевские врачи обследовали их. Кофепийца пережил чаевника, умершего в возрасте восьмидесяти трех лет… И, подкладывая на мою тарелку печенье и наполняя чашку за чашкой ароматным кофе, сын Сандблата пожелал жить мне больше близнеца-чаевника.

Карл Сандблат — он не только редактор, но также один из руководителей общества «Кампания против атомного оружия» — живо, со всеми подробностями рассказывал мне об антивоенном движении в Швеции, которое имеет долголетнюю историю и насчитывает много организаций самого разного толка.

— Скажите, а у вас до сих пор существуют в школах телесные наказания? — спросил я, вспомнив вчерашний рассказ Антона.

— Нет! Они отменены в двадцатых годах. Передовые учителя сейчас считают не только телесные, но какие бы то ни было наказания вообще непедагогичными.

Карл Сандблат подарил мне несколько номеров журнала Центральной организации гимназистов Швеции, сокращенно «Секо».

Во всю обложку последнего номера изображена студенческая фуражка, перечеркнутая жирным-прежирным крестом.

К чему бы это?