Мои друзья скандинавы

Я подошел к трехстворчатому окну. Что видела из своей комнаты Лиза Мейтнер? Перед домом — небольшой садик, низеньким забором отгороженный от узкой улицы. А если поднять глаза, взгляд упирается в высокую циклопическую стену, сложенную из неотесанных глыб серого гранита, — это крепость на крутом холме, на другом берегу рукава не видной отсюда реки. Многоэтажная башня с редкими сводчатыми амбразурами возвышается над крепостной неприступной стеной.

Мы вышли из дома. За ним круто поднимался скалистый склон горы. Черные буки тянули к нему обнаженные ветви. Золотистые сосны медленно карабкались вверх по склону.

На лыжах тут подняться нелегко.

Когда бывший францисканец умер, жена его, подруга Лизы Мейтнер, вернулась в Лунд. Недавно она умерла, а дом продали Скандинавской высшей народной школе, учебное здание которой в трех кварталах отсюда.

Хотя возраст учащихся здесь не ограничен и отдается предпочтение старшим абитуриентам, в зале господствовала молодежь — бородатые юноши, коротко остриженные девушки. Правда, был среди курсантов, как выяснилось во время беседы, даже пятидесятилетний крестьянин из Дании. Он не мог учиться, пока не вырастил детей. А когда они встали на ноги, предоставил им хозяйствовать на земле, а сам приехал сюда узнать, «что, как и почему».

Были тут люди из всех скандинавских стран, — люди разных профессий, возрастов, различных политических взглядов и вероисповеданий.

Такое совместное обучение — и на лекциях, и в общежитиях, и за обеденным столом, — по мнению здешних педагогов, приучает уважать чужие взгляды, убеждения, сближает нации.

В живой, активной аудитории, забросавшей меня перекрестными вопросами, было немало людей со значками, участников движения за атомное разоружение. Немало участников противоатомных маршей в разных городах Европы. Один из юношей, норвежец, сказал:

— Скандинавская молодежь очень любит романы Толстого и Достоевского, музыку Чайковского, русский балет. Мы восхищены тем, что русские запустили первый спутник и сфотографировали обратную сторону Луны. Но нам не очень нравится то, что русские так много пишут и говорят о политике. Что вы будете рассказывать дома о Швеции, о Кунгельве, о нашей школе? Вероятно, и в ваших рассказах тоже будет слишком много политики?

— Я расскажу о трех королях, которые здесь, в Кунгельве, поклялись вечно хранить мир, о памятнике, поставленном им кунгельвцами. Будет это, по-вашему, политика или нет?

— Да!

— Нет!

Мнения аудитории разделились.

— Я расскажу, что побывал в уютном городе Кунгельве, в том доме, где два ученых-физика, проводивших здесь рождественские каникулы, сделали важное открытие. Но это открытие было потом обращено против человечества, оно привело к созданию такого оружия, которое, попав в руки безумцев, может стереть с лица земли не только границы между странами, но и все живое. Будет ли в этом рассказе политика?

И опять-таки мнения курсантов разошлись.

— И, наконец, я расскажу, что сегодня в вашей школе с радостью увидел у некоторых слушателей — вот они, — я показал на девушку и юношу в первом ряду, — значки, свидетельствующие о том, что курсанты эти примкнули к движению за атомное разоружение, движению, к которому с каждым днем примыкает все больше и больше людей. Будет это разговором о политике или нет?

Тут уже почти все признали, что речь идет о политике. И только юноша, который задал мне вопрос, был несогласен.

— Какая же это политика, — говорил он, — когда это правда! Какая же это политика, когда вопрос касается жизни и благополучия народов! — твердил он.

Не знаю, насколько точно переводили мои ответы курсантам, но в конце концов мы расстались довольные друг другом.

БРОНЕНОСЕЦ И РОЗГИ

Через несколько дней, вернувшись в Стокгольм, я рассказал о встрече в кунгельвской Высшей народной школе работнику Шведского комитета защиты мира, сухощавому, жилистому, немолодому уже человеку Антону. Сам себя Антон в шутку называет «викингом мира».

— Три скандинавских короля? — повторил он. — Сейчас уже не только три короля, а народы всего земного шара ведут борьбу за мир. Под Стокгольмским воззванием поставили свои подписи почти полмиллиарда людей всех наций, всех цветов кожи! И это было только начало.

Мы переходили через мост, соединяющий южную часть Стокгольма с островом, где находится самая древняя постройка столицы.

Сразу же за величавым Королевским дворцом, на высоком холме, начинается сеть узеньких улочек и переулков Старого города, настолько узеньких, что нет места тротуарам. Люди идут по мостовой, и на верхних этажах можно обменяться из окна в окно рукопожатием с человеком, выглянувшим из дома на противоположной стороне улочки.

Был морозный, ветреный февраль. В тот день многие газеты отмечали пятидесятилетие «крестьянского похода». На фотографии, помещенной в консервативной газете, толпы людей сгрудились около дворца, к которому мы сейчас подходили.

— Что это за поход? — спросил я спутника.