Мои друзья

Я размешивал его долго, чтобы, когда я его выпью, на дне чашки не осталось бы сахара. Потом я стал пить глоточками, заботясь о том, чтобы ничего не опрокинуть во время поднесения блюдечка к подбородку.

– Еще? – спросила Нина.

Хотя чашка была маленькой, из вежливости я отказался.

Внезапно Бийар положил свою руку на мою, без видимых причин.

Первой моей мыслью было ее убрать – прикосновения мужчин меня стесняют – но я ничего не сделал.

– Послушай-ка, Батон.

Я смотрел на него. Поры усеивали его нос.

– Я должен попросить тебя кое о чем.

Перспектива сделать приятное товарищу меня вдохновила.

– Ты не против мне оказать услугу?

– Нет. Нет…

Я испугался, что он обяжет меня сделать нечто незначительное или же слишком важное. Мне нравится оказывать услуги, небольшие, конечно, чтобы показать, какой я добрый.

– Одолжи мне пятьдесят франков.

Наши взгляды встретились. Тысяча мыслей пришли мне на ум. Несомненно, они пришли на ум и Бийару. Между нами больше не было барьеров. Он читал в моей душе так же легко, как я в его.

Секунда сомнения, которое в подобных обстоятельствах ударяет каждого, исчезла, и голосом, который был оправданно торжественным, я ответил:

– Я их вам одолжу.

Я был счастлив – больше тем, что вызвал признательность, чем расставанием с деньгами. Разговор возобновился. Теперь я не стеснялся. Я мог оставаться до полуночи, прийти снова завтра и послезавтра, и когда угодно. Если он у меня одалживает пятьдесят франков, это потому что он мне доверяет.

Деньги моей пенсии были у меня в кармане. Однако я не давал Бийару того, что он попросил. Я делал вид, что больше об этом не думаю. Я чувствовал, что чем больше я оттяну момент, тем более со мной будут любезны.

Сейчас я играл роль. За каждым моим движением зорко следили, надеясь, что я выну бумажник. Давным-давно я не обладал такой важностью. Любое мое слово встречалось улыбкой. На меня смотрели; боялись, что я забуду.

Нужно быть святым, чтобы воспротивиться искушению продлить эту радость.

Ах, как прощаю я богатых людей!

Становилось поздно. Я поднялся. Бийар был бледен: он не осмеливался повторить свою просьбу. Я все делал вид, что больше об этом не думаю, хотя думал только лишь об этом.

Нина, лампа в руке, голова в тени, не двигалась.

Вдруг у меня появилось впечатление, что моя игра понята.

Тогда, чтобы отвлечь подозрения, я вынул бумажник жестом поспешным и неловким.

– Как я рассеян… Я забыл…

Я вынул пятьдесят франков.

– Спасибо, Батон. Верну тебе на следующей неделе.

– О!.. спешки нет!

На лестнице газ был выключен. Рожки еще были раскаленно красными.

Сейчас любовники, должно быть, рассматривают банкнот на просвет, как фотографическую пластинку, чтобы убедиться, что он в порядке.

Ощущение, что меня одурачили, вызывало нервность. Бийар меня еле поблагодарил. На самом деле он был не беден. Он имел любовницу, шкаф, полный белья, сахар, кофе, масло. Он всех знал. В этих условиях зачем одалживать деньги у несчастного? Я заметил много предметов в комнате. Снеся их в Муниципальный Кредит, запросто можно получить пятьдесят франков.

Я ощутил под ногами ковер первого этажа, потом увидел в столовой хозяина, который читал, далеко отстранив, развернутую газету.

На улице я содрогнулся. Между домами задувал ветер. Уличный фонарь возвышался в центре бледного круга.

Я сделал несколько шагов с ясным светом конторы отеля в глазах.

Капли падали на землю, никогда одна на другую.

V

Ночью я спал плохо.

То и дело мои одеяла спадали с кровати. Когда холод, который взбирался по моим ногам, меня будил, я протягивал руку, чтобы узнать, где стена.

На рассвете окно, наконец, осветилось. Из темноты медленно, сначала ножками, проступил стол. Потолок стал квадратным.

Внезапно начался новый день. Ясный свет проник в комнату, как будто стекла были вымыты. Я увидел неподвижную мебель, пепел сгоревшей бумаги в камине и планки шторы вверху на окне.

Дом оставался немым несколько минут.

Потом хлопнула дверь; у Лекуанов зазвонил будильник; молочная машина зазвенела крышками своих бидонов.

Я поднялся, потому что моя постель была холодна, как когда я залеживаюсь по утрам.

Когда спишь между двумя белыми простынями, можно, встав с кровати, сразу изучать себя в зеркале. Я же, прежде чем взглянуть на себя утром, моюсь.

Снаружи солнце вызолотило последние этажи домов. Оно еще не резало глаза.

Воздух, который я вдыхал, освежал легкие, как мята.

Легкий ветерок, пахнущий сиренью, поднял полы моего пальто, которое стало похоже на солдатскую шинель.

Не было ни птиц, ни почек; и все же это была весна.

Хотелось движения. Обычно, выходя из дому, я направляюсь к улице Сены. Сегодня я выбрал своей целью фортификации.

Окна были открыты. Кофты, которые на них сушились, сминаемые ветерком, раскачивались, как жестяные вывески.

В приоткрытые двери лавок можно было видеть протертые полы, уже высохшие.

Как только дом в семь этажей закрывал солнце, я ускорял шаг.