Читаем Мои два года полностью

–Переодевайтесь, давайте. Вон ваша спецодежда, – нам указали на стопку белых поварских костюмов и безразмерные резиновые сапоги. А переодетых нас загнали на дно бетонного колодца, метра три в диаметре, а в глубину так все пять. Приставную деревянную лестницу вытащили.

– Эй, ау! Нам тут что делать?

– Капусту квасить будем, – звучит сверху. К краю колодца покатили какую-то здоровенную машину.

– Квасить, и что вместе с нами что ли?

–Да ну вас, идиоты. Сейчас капуста посыплется, а вы её утаптывайте, трамбуйте, – вот и поговорили. Машина наверху загрохотала, и нам на головы посыпалась капустная стружка, перемежаясь периодически с морковной. Сказали топтать, будем топтать. А нас бабы ещё и солью посыпают, да какими-то специями, тмин, вроде, анис. Во работку нам ротный подогнал. Встали в круг, положили руки на плечи друг другу и топчемся, изображая сиртаки. Женщины наверху смеются, бросают в резервуар яблоки, причём в нас попасть пытаются. Сыплется и сыплется капустная стружка, сыплются специи и соль, утаптываем мы запасы на зиму. Примерно через час колодец наполнился наполовину, а мы топчемся по пояс в капустном рассоле.

– Эй, дамы, а мы тут таким макаром не утопнем?

– Сколько лет квасим, ещё никто не захлебнулся. Хотя можете стать первыми утопленниками в капусте, – перекрикивая грохот адской машины, орёт сверху начальница продсклада, та самая габаритная тётка. Ещё час-полтора и мы уже сидим на бетонных бортах колодца. В сапогах хлюпает рассол, костюмы колом стоят от соли, а пахнем анисом и тмином. Сверху женщины раскидали два ящика красивых красных яблок, лучше б нам отдали, целые небольшие кочаны капусты, и всё засыпали солью и специями. Здоровенную крышку из толстенных досок мы еле затянули наверх колодца. Зато легла идеально, а сверху тяжеленный камень. Переоделись и умученные бредём по «централке» в роту. Из дверей первого КПП выскакивает Димка Шалиев, машет мне рукой и что-то кричит. Подхожу:

–Чего, Димон?

– К тебе приехали, – за турникетом стоит двухметровый симпатичный мужик в белоснежном костюме. Это второй мой дядька, Андрей. Вот те раз, Можаев-старший же обещал только позвонить. Поздоровались, обнялись, и повёл я старшего прапорщика Можаева в канцелярию к ротному, увольнение добывать. Выражение лица Сергея свет Николаевича сложно описать. Озадаченность, удивление и много ещё всяких эмоций. От меня он такой «подляны» видимо не ожидал.

– Товарищ старший лейтенант, ко мне родственник приехал. Разрешите на сутки в увольнение уйти?

–Мне тут звонил полковник Можаев, из ЦСКА, – да, всё-таки ротный озадачен.

– Это брат мой, старший, Александр Валентинович, старший тренер сборной России по фехтованию, – Андрюха, что же, решил совсем нашего ротного добить?

–Приёмко, увольнительную записку, – заполнив клочок бумаги, протягивает его мне, – ну ты, блин, даёшь!

Выходим из казармы, спасибо говорю, дядька, побежал я переодеваться. Ага, сейчас тебе, отвечает мой родственник, Сашка приказал тебя забрать и к нему на квартиру доставить. И не спорь со старшими, тем более, со старшим по званию. Приказано доставить и всё. У твоей сестры троюродной сегодня день рождения. Переодетый в гражданку, я познакомился с женой Андрея Ириной, и попросил дядьку притормозить возле какого-нибудь цветочного магазина. Надо же явиться на день рождения хоть с цветами. Да есть у меня деньги, у кэпэшника да не будет. Вот тут я похоже и дядьку озадачил. Купил готовый небольшой разноцветный букет и маленького белого медведя. Поехали.

Вот так я и оказался в Крылатском, в квартире на семнадцатом аж этаже. Вид с балкона открывается замечательный, но вниз смотреть жутко. Накормили от пуза, угостили польской водкой «Королевская». Я такой бутылки и не видел никогда. Матового стекла, посередине небольшое прозрачное окошко в форме бойницы, и этикетка наклеена с другой стороны, текстом вовнутрь. Вот, мол, какая наша водка, прозрачная як слеза, читать через неё можно. Но вот когда младший Можаев собрался до дому и меня решил с собой увезти, тут я встал на дыбы.

–Дядья мои драгоценные, спасибо вам огромное за вечер, но я всё ж таки на это увольнение рассчитывал. Есть у меня дела ещё, так что побегу. Телефоны вы мне написали, адреса я тоже теперь знаю. Дай бог ротный будет отпускать на сутки. Всё, до свидания, я убёг.

Галопом нёсся я до метро, а под землёй ещё и поезд материл, чтоб быстрее ехал. На Электрозаводской пробежался по магазинам. Купил букет белых роз, бутылку шампанского, небольшой торт со взбитыми сливками, всё что Настя любит. Ого, конец сентября, а у них тут клубника. Стоит, конечно, запредельно, но ведь один раз живём, беру небольшое плетёное лукошко. Через минуты двадцать уже звоню в дверь Настиной комнаты. А мне в ответ, мол, у нас все дома, никого не ждём, шляйтесь там, где шлялись.

– Настенька, я всё могу объяснить. Дверь открой, солнышко, а то ведь я тут прямо самоубьюсь, посредством пробивания головой твоей двери, тебе будет перед соседками неудобно, – говорю, а сам тихонько бьюсь лбом об дверь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное