Мои двадцать пять лет в Провансе

Неделю спустя те же старички сидели на том же месте со своими болячками, к которым они относились ни больше ни меньше как к ранам, полученным на поле боя. Став свидетелем второго представления, не слишком отличавшегося от первого, я понял, что эта группа занята исследованием симптомов болезней и особенностями их развития, следит за появлением новых болей, мониторит степень выпавшего на долю человека страдания — и при этом распивает не один графин целительного rosé.

Печально, но когда через несколько лет я вновь побывал в этом кафе, старичков-симптоманьяков там не оказалось. Когда же я спросил хозяина, где они, тот покачал головой, пожал плечами и провел указательным пальцем по горлу. Пусть покоятся с миром!

Потом я наблюдал другие, хотя и менее яркие примеры заботы о здоровье, начиная от шумных споров по поводу выписанного рецепта и заканчивая демонстрацией вновь обретенной способности ходить без костылей. Самый граждански ответственный поступок совершил один мой знакомый, подарив кафе свой теперь уже ненужный костыль в качестве средства спасения для тех клиентов, кто немного переусердствовал в баре. Во всех случаях меня поражало, с какой готовностью люди желают поделиться со всем миром личными медицинскими проблемами.

Мой собственный опыт обращения к французской системе здравоохранения был в целом весьма положителен. Наш врач мадам Медицина, очаровательная и внимательная дама, так щедро выписывает рецепты, что делается даже неловко. Специалисты — врачи высокой квалификации, и прием у них всегда прекрасно организован. Фармацевты очень хорошо образованны и информированы. Франция, как мне кажется, одна из лучших стран в мире с точки зрения профессиональной медицинской помощи. Иногда эта помощь приходит с удивительными усовершенствованиями, одно из которых я не так давно испытал на себе.

Мадам Медицина предложила, затем порекомендовала, а потом уже настояла на том, чтобы мне сделали небольшую операцию. «Ваше сердце клокочет, — сказала она, — и требует, чтобы вы ложились в больницу. К счастью, я знаю одного замечательного кардиолога». Через сорок восемь часов она позвонила и снабдила меня необходимыми инструкциями.

После проведенных в больнице обязательных исследований на нагрузки меня привели к хирургу, обнадеживающе спокойному молодому человеку, который спросил, нет ли у меня дурных пристрастий — например, к никотину или кокаину. На этот счет я его успокоил, но был вынужден признаться в склонности к красному, белому и розовому вину. Он отмахнулся: «C’est normal»[52]. Такой доктор был мне явно по сердцу.

Наступил день операции, и меня привели в больничную палату, где я встретился с врачом. Он сказал, что перед началом нужно пройти еще одну небольшую подготовительную процедуру, а с ним мы увидимся позже в операционной. И меня оставили одного, чтобы я переоделся в специальную одежду для утренней операции.

Не знаю, кто придумал эти одеяния, но ничего более непонятного мне надевать не приходилось. В тонком хлопчатобумажном халате от шеи до самого низа — как мне представлялось, вдоль всей спины — шел разрез. Я надел халат, и сразу же выяснилось, что при любом моем движении полы раскрываются и становятся видны голая спина и ягодицы. Я все еще пытался придумать, как мне дойти в таком виде до операционной, не теряя остатков человеческого достоинства, как в дверь постучали.

Вошла симпатичная девушка с небольшим металлическим подносом. «Il faut raser la barbe»[53], — сказала она с усмешкой. Это меня озадачило, так как я никогда не носил бороду. Девушка тем временем поставила поднос на прикроватный столик, и я увидел электробритву, полотенце и небольшую баночку с каким-то веществом, похожим на бальзам после бритья.

«Пожалуйста, лягте на спину», — попросила она. Я лег. Аккуратными и точными движениями она задрала мне халат до пояса, и слишком поздно я осознал, что меня сейчас впервые в жизни будет брить посторонний человек.

«Раздвиньте, пожалуйста, ноги и расслабьтесь».

И она принялась очень мягко делать то, что положено, и, должен признаться, я совсем ничего не почувствовал. Закончив, она слегка откинула голову и оглядела свою работу.

«Voilà[54], — сказала она, снова улыбаясь и отряхивая меня. — Вы помолодели на десять лет».

Глава четырнадцатая Пульс деревенской жизни

Работа не балует. Начинаете в шесть утра, а заканчиваете не раньше десяти вечера. За такой долгий рабочий день вы должны обеспечить приготовление разнообразных закусок, иногда исполнять функции камеры хранения, служить неофициальным пунктом сбора и передачи сообщений и — самое главное — демонстрировать бесконечное терпение и внимательность. Другими словами, вы хозяин деревенского кафе.