Мои двенадцать увольнений

— Возвращаясь ко вчерашним словам. Я не жалею, что вас взял. Это аксиома. Все остальное временное помешательство. Что еще обидного я успел Вам сказать, Николь Александровна?

«Ну, сам напросился».

— Обидного больше ничего.

— И, слава богу, — облегченно выдохнул Шеф.

Я прожевала бекон, отхлебнула сладкий чай и выдала почти нежным голосом.

— Мерзостей наговорили и все.

— Я? Мерзостей?

— Вы. Или выяснение моей рыночной стоимости относится к категории приятностей?

— Стоимости?

— Да. За сколько же я с Вами пересплю.

— Я не мог такого сказать, Вы что-то не так поняли.

— Я?! Не так?! А как я должна была понять Ваше — и со мной сможешь за деньги и за сколько?!

Правый глаз Андрея Владимировича как-то нехорошо дернулся, а может мне показалось, а нет, еще раз дернулся, нервничает, значит, шефчик-то.

— Это все текила, я с нее дурею.

— Что у трезвого на уме, у пьяного на языке.

Шеф всем своим видом пытался показать, что и в мыслях никогда подобного не было. Что несчастная агава для него равна наркотику и рождает бред в сознании, что потом его язык на свет божий выносит. Все, текилы больше в его жизни не будет, а значит и бреда тоже.

Очередная коробочка конфет ручной работы с золотом в составе появилась на столе, как довесок к моему чаю. Только я столько сахара туда накидала, что никакого шоколада для умасливания моих разбушевавшихся нервов не надо уже. Главное чтоб туфли под руку не попадались, тогда у него есть шанс выжить. И ведь, Подкорковин за все время так и не извинился.

— Что еще мерзкого сказал? — решил продолжить допрос бывший руководитель, словно и не заметил, что его объяснение не сильно принято в обработку.

— Ничего.

Андрео напрягся, мое «ничего» ему явно не понравилось. И правильно!

— Ничего больше мерзкого сказать не успели, Вы как раз задрыхли, когда пытались познать меня поглубже.

Глаз шефа опять дернулся. Андрео побледнел, потом покраснел, и как-то нехорошо застыл. Может у него микроинсульт? А? Скорую вызывать?

— Я пытался Вас … обесчестить?

Слово-то какое нашел, долго в памяти ковырялся? Да кто ж тебе позволил бы?! Я еще в военных частях насмотрелась, что по пьяни мужики творят и обращаться с выпившими умею, зря, что ль тебя усыпляла.

— На диванчике в комнате отдыха. Хотели понять, стою я таких денег или боров переплачивает, — со вселенской обидой в голосе пояснила я. И даже всхлипнула. Лада бы мной гордилась сейчас.

Начала привирать, так не отступать же теперь, правда, заготовку «а я думала у Вас больше, шеф» использовать не решилась. Биг Босс все еще пребывал в молчании и никак не мог переварить свое «мерзкое поведение». У него всегда все по обоюдному согласию, он никого из краль не принуждал, каждый знал, что будет иметь от этой связи. С женщинами своего круга он был учтив и сдержан, и все тоже было по договоренностям, что каждый из них знал. А тут такое несвойственное свинское поведение.

— Понятно, — сказал Андрео.

И запал пропал, и выяснять больше ничего не будет. Действительно понятно, могу идти переодеваться, дверь будет открыта и трудовую он отдаст без вопросов, и на работу больше не позовет. В его шаблоне нет «глубокого познания подчиненных», также как и в моем шаблончике нет романов с шефом. Во многом наши барьеры похожи. Они помогают жить и выживать.

Собиралась я долго, сама не знаю почему. Дым сигарет в кабинете поборника здорового образа Ковина был совсем непривычен, а сигарета в руках из разряда бреда. Но Андрей Владимирович курил, стоял у двери в Зимний сад и курил, стряхивая пепел на дорогущий паркет, выбирать который ездил самолично в Африку. Моя трудовая лежала на краешке стола переговоров, дверь была открыта.

Туфли сменили сапоги, и теплый пуховик окутал мое тело. Окинула взглядом кабинет, ничего личного сюда не притаскивала последнее время. Как-то грустно было с ним прощаться. Да, не люблю незавершенные дела, но вы этот раз придется оставить все так, как получилось. Забрала только туфли, остальное можно и выкинуть.

— Прощайте, Андрей Владимирович.

Ответом мне стали упавший сигаретный пепел и легкий кивок.

Я свободна, но свободна ли я?

Часть. Увольнение двеннадцатое. Не влезай или какая нелепость

От печальных мыслей спасла уборка, скоро не будет никаких драек свободных территорий, в следующие выходные возвращаюсь в отчий дом. Даже грустно стало, столько лет здесь прожила, все свое родное, даже соседи. С Бизончиком съездили на квартиру Лады, проконтролировали ремонт, через пару-тройку недель можно будет Ладочку перевезти и моего несносного Челе. Котяра мне изменил, все мужики такие животные, черный прохвост окончательно и бесповоротно перебрался к соседке. Но если быть справедливой, так поступил бы любой мужчина, там его любят, холят, лелеют, а здесь — на диету сажают, приходят поздно и то и дело жалуются на жизнь. Теперь и пожаловать некому, а так хотелось. Но иногда телефон начинает звонить вовремя.