Мой единственный человек

Ручку Галя уже держала в руках, а блокнот всегда находился около телефона, раскрытый на чистой странице.

Продиктовав Гале адрес, Черепашка успела сообщить ей, что премия за первое место составляет ни много ни мало две тысячи долларов.

Не мешкая, вдохновленная информацией, полученной от Черепашки, Снегирева залезла на нужный сайт. Все, о чем говорила ей Люся, подтверждалось. Настораживало лишь одно – последний срок приема работ на конкурс истекал через пять дней.

«Ничего, успею! – уговаривала себя девушка. – Пять ночей плюс пять часов, свободных от школы и уроков, – и того 85 часов. При напряженной работе мозга вполне можно успеть».

«Нет, я бездарна! В этом нет никаких сомнений, – последними словами корила себя Галя после нескольких часов бесплодных раздумий. – Видно, это мой удел – сочинять стишки о любви. И ни на что я больше не способна…»

Снегирева пыталась набросать на бумаге план патриотической поэмы, но ничего у нее из этого не выходило. Даже приблизительно, в самых общих чертах, не могла она представить сюжет своего произведения. Да что там сюжет! Хотя бы героя придумать! Словом, совершенно разуверившись в себе, в собственном таланте, с дико заниженной самооценкой, бедная Галя легла спать.

В эту ночь она спала без снов.

5

В понедельник вечером, часов около семи, в квартире Снегиревых зазвонил телефон. Незнакомый женский голос попросил Галину. На молчаливый вопрос дочери, мол, кто это, мама лишь плечами пожала.

– Алло, вы Галина Снегирева?

– Да…

– Вас беспокоит координатор программы «Времечко». Ваша история нас заинтересовала, и если вы не передумали, то завтра в районе двенадцати часов к вам подъедет съемочная группа, – утомленным, на одной гнусавой и неприятной ноте голосом сообщила трубка.

– Я не передумала, – испуганно запричитала Галя. – Только в двенадцать у меня уроки… Ну да ладно, там у нас, кажется, химия и физкультура… Я отпрошусь…

– Химия там у вас или физика, мне, как вы понимаете, никакого дела нет, – не слишком любезно отозвалась женщина-координатор. – Да только я должна точно знать, отправлять группу или нет.

– Отправляйте! Обязательно отправляйте! Я буду дома. Да если нужно, я вообще могу не ходить завтра в школу, – выдохнула Снегирева с готовностью.

– Лично мне это не нужно, – отрезала усталая барышня и попросила Галину продиктовать ее домашний адрес и рассказать, как подъехать к ее дому.

Стоит ли говорить о том, что всю ночь Галя не сомкнула глаз! Несколько раз она вскакивала с кровати, нервно щелкала выключателем настольной лампы, хватала со стола шариковую ручку и принималась что-то лихорадочно записывать на заранее вырванном из тетради по алгебре листке.

По сути дела, это был план сюжета, каким он виделся девушке. Конечно, она не отдавала себе отчета, что составляет какой-то план. Нет, она просто записывала мысли, которые приходили в голову, лишая ее покоя и сна. Почерк был настолько неровным, буквы наскакивали одна на другую (так она обычно записывала по ночам свои новые стихи), что Галя всерьез опасалась, что наутро она не сможет ничего в этих записях разобрать.

«Самое главное – несправедливость! Убийственная, циничная несправедливость. Как можно спокойно есть в дорогих ресторанах, спать на каких-то суперпупергидроматрасах, заниматься каким-то бизнесом, выбрасывать на ветер, просто так, на всякие сомнительные развлечения тысячи, сотни тысяч долларов, когда есть люди, которым, чтобы выжить, стать на ноги, снова почувствовать себя полноценными, такими, как все, надо вдвое меньше, чем кто-то из богачей в состоянии за один только вечер потратить! Не понимаю этого! Не понимаю! Просто отказываюсь понимать! И от бессилия все время хочется плакать…» Это была последняя запись, после которой Галя посмотрела на часы и, решив больше не ложиться, отправилась в ванную. Часы показывали половину седьмого. Самое подходящее время, чтобы без всякой спешки приготовить завтрак, собрать учебники, тетради и не сломя голову, как это частенько с ней случалось, а спокойно и чинно, подобно прилежным ученикам, отправиться в школу.

Химичка Евгения Павловна даже не спросила Снегиреву, зачем и куда ей так срочно понадобилось, хотя та уже придумала целую историю, о родственнице из Новосибирска, которую нужно встречать на вокзале, потому что у нее куча чемоданов и вдобавок она совершенно не знает Москву.

Сложней пришлось с Эдиком. Таким ласковым именем они называли учителя физкультуры, хотя на самом деле его звали Эдуард Дмитриевич. Физрук, по обыкновению, нахмурил свои густые рыжеватые брови и строгим голосом поинтересовался:

– И что же у тебя случилось? Или это секрет?

– Нет, не секрет, – сказала Снегирева и неожиданно для самой себя добавила: – Ко мне сегодня с телевидения приезжают.

– А, ну тогда другое дело, – улыбнулся Эдик, похлопал Снегиреву по плечу и больше не задал ни единого вопроса, чем немало удивил и вместе с тем обрадовал Галину.