Мои эстрадости

Кепка. У каждого человека в душе звучит своя музыка. У одного – романс Глинки, у другого – марш Мендельсона. А я всю жизнь прожил под мелодию «Шумел камыш». Каждые вечер домой возвращался такой пьяный, что держался за собственное ухо, чтобы не упасть. И вдруг кореши сообщают: «Хана, Федя, будет сухой закон». Я говорю: «Не верю. Сухой закон можно издать только с большого похмелья». А они настаивают. «До двух часов – сухой, а после – полусухой или креплёный, какой достанешь».

И начался очередной этап моей жизни, из очереди в очередь. Пока достоишься до бутылки, дуреешь, как пробка. Выстаивали только самые испытанные бойцы. Нас называли «очаги сопротивления», нас показывали иностранцам, как доноров, которые стремятся сдать свою кровь, нас снимали для первомайского фильма, как колонну демонстрантов. Но постепенно наши ряды редели, нестойкие стали отпадать.

И на работе была тоска лютая, даже пива принести боялись. До того докатились, что воду из-под крана стали пить. А один сослуживец переводился на другую должность, прощальный стол накрыл, бутерброды, пирожные, пепси-кола… Сидим, мучаемся. Бутерброд в рот не лезет, от пирожных тошнит, от пепси-колы из слюны пузыри вылетают. Кто-то шепчет. «Надо тост сказать». Какой, думаю, тост под пепси-колу? Это уже не тост, а пепс. Поднялся и произнёс: «Чтоб тебе так работалось, как нам пилось».

Скучно жить стало. Раньше, когда нахлынет тоска, в ресторан пойдёшь, тяпнешь – и весело! А теперь ничего не отпускают, только минералку. Посидел, выпил водички, съел шницель – смотрю в счёт, за голову хватаюсь.

– Ведь столько же стоило вместе с водкой! Почему цена не изменилась?

А официантка отвечает.

– Мы боремся с алкоголизмом, а не с ценами.

Сядешь к телевизору, там фильм идёт, который тоже прошёл антиалкогольную обработку: водку, вино, пиво заменили соком. Смотрю детектив. Компания бандитов засела в своём логове и хлебает сок. От этого сока они просто звереют: выпьют по стакану – и за ножи, до крови… Я теперь этих соков просто бояться стал.

В искусстве вообще тогда крепко взялись, от всех винно-водочных фамилий избавлялись: Петров-Водкин, Ромм, Вини – Пух, Винокур… Разрешён был только один артист: Не-Винный.

Вообще, среди нас работу не прекращали. Клуб «Трезвость» организовали. Там с нами беседы проводили два пенсионера-общественника, Лёлик и Болик. Лёлик глухой, но умный, а Болик всё слышит, но дурак. Когда задавали вопрос, Болик Лёлику через трубку в ухо его вдувал, а тот уже нам по-умному отвечал, что, мол, пить вредно и что водка – яд. Печень алкоголика показывали. Стоит она на коленях, плачет и умоляет: пощади! Так её жалко было, так я расстроился, что после этого клуба «Трезвость» сразу валерианки выпил, десять бутылочек.

Словом, победили вы меня, отвадили от водки. А что взамен? Лёлика и Болика? Это если б я продолжал пить, то мне было бы всё без разницы. А я ведь теперь трезвый, у меня мозги проясняются – мне теперь досуг менять надо. А как? Билет в театр? В двадцать раз больше, чем пол-литра стоит! Клубы – только у олигархов и собак есть. Где нам собираться и развлекаться? Снова в вытрезвителе?..

Так что давайте не терять времени на споры. Раз мы стали меньше пить, вам надо больше петь! А то у меня всё может возвернуться. Вчера захожу в булочную и спрашиваю: буханку белого и буханку красного.

Опасный рецидив!