Мой гарем

— Ах, какую феерически прекрасную жизнь можно создать себе при желании и, конечно, при известных средствах... Утомительно сладкая цена восхищений, экстазов... Произведения искусства, музыка, театр, какая великолепная область для тончайших ощущений! Вы, конечно, поклонница французской комедии? — бросил он наугад. — Я понимаю вас: новейшая русская драма слишком реальна и не вызывает эстетических эмоций. Вы счастливица, Настасья Михайловна, вас миновали будничные заботы, и вы можете без конца погружаться в море неизведанной красоты... Даже больше: я уверен, что вы уже создали себе какой-нибудь тайный культ... О, я не стремлюсь поднять завесу...

Он поднялся со стула и начал обходить будуар, поминутно останавливаясь и с видом знатока похваливая посредственные картины. Перед одной из них он отступил на несколько шагов и компетентно замер, вставив монокль в глаз.

Вдовушка, утомленная потоком изящной речи, как бы очнувшись от сладкого полусна, наклонилась к Ежикову и тихонько сказала:

— Ах, какой ваш друг... шикарный! Вы свой человек, сходите в столовую, распорядитесь насчет чая, ну, и еще чего-нибудь...

— Как сказать, вообще... — радостно произнес Ежиков.

— Хорошо, хорошо, — перебила Настенька, — хотя вы не стоите дружбы: вас бы следовало наказать хорошенько.

— За что? — испугался Ежиков. — Вы знаете, я всегда готов и вообще...

— А кто меня окружает китайской стеной? Ну идите, идите... — И она кокетливо толкнула его в плечо.

— Чудесно!.. И какой рисунок, колорит! — говорил Модерни, поворачиваясь от картины.

— Ах, что вы, это такие пустяки! — сказала Настенька.

— Ты куда? — бросил Модерни уходящему приятелю.

Тот только скользнул по нему восхищенным взором.

А Модерни, отойдя от картины, как бы случайно опустился на кушетку рядом с Настенькой и вынул монокль из глаза.

— Как он вас любит! — грустным, задумчивым тоном произнес он.

— Как это? — переспросила Настенька.

— Я говорю: бедный Ежиков влюблен в вас, как сорок тысяч братьев.

— Ах, что это вы? Я совсем не замечаю. — И она скромно потупила глазки.

— Неужели это черный бриллиант? — быстро спросил Модерни, наклоняясь к ее руке.

Она поднесла ему руку. Из бриллиантовых граней сверкнул черно-зеленый изменчивый огонь. Тот же огонь, но еще более изменчивый и тайный, сверкнул в пристальном взоре Модерни, взявшего приподнятую маленькую и влажную ручку.

— Этот бриллиант, сверкая на ваших пальцах, обладает чудодейственной силой сводить с ума, — придав мрачный оттенок голосу, сказал Модерни и вдруг жадно поцеловал Настенькины пальцы.

Она лениво высвободила руку и медленно произнесла:

— Что это Венедикт Иванович так долго?

— Бывают сроки еще более долгие, — без тени смущения сказал Модерни.

— Например? — недоумевала Настенька.

— Например, шестъ лет самого платонического обожания. Например, такой любви, какою вас любит Ежиков.

— Ну, и еще что?

— А еще вот что: Ежиков просит вашей руки.

— Мне это ни к чему... ха-ха-ха! — расхохоталась Настенька.

— Нет, серьезно. Я приехал за него сватом, пойдете за него замуж?

— Я не понимаю, как это? Если вы серьезно, то я, право, не знаю... Он очень милый, преданный, но...

— Без всяких «но»! Этот человек обожает вас. Для него поцеловать эту руку, — Модерни взял руку Настеньки и поцеловал, — для него одно это наслаждение может оказаться невыносимым, смертельным...

— Да неужели? — смеясь каким-то дробным, глуховатым смехом, спрашивала вдовушка. — Какой вы... странный!

Тайный, изменчивый огонь, похожий на блеск бриллиантовых граней, снова пробежал в глазах Модерни, и он повторил:

— Да, да, вам нужен именно такой муж, бессловесный, обожающий...

— Да почему же, скажите на милость?.. Ежиков хороший, но он ужасно скучный...

— Зато вы будете дворянкой, женой архитектора, — как бы поддразнивал он.

— Ха-ха-ха! — смеялась Настенька. — Вы совсем сваха, настоящая Акулина Саввишна.

— Решайте скорее, — наклоняясь к ней и обжигая ее взором, сказал Модерни, — иначе...

— Что иначе? Вы меня пугаете!

— Иначе я не выдержу роли свата и влюблюсь в вас. И буду сам просить вашей руки... вот этой самой маленькой ручки, которая сейчас вырывается от меня, не дается... не дается...

— Ах! — томно произнесла Настенька, вырывая у него руку и нечаянно, в борьбе, склоняясь к нему на плечо.

— Я люблю вас, — сказал Модерни, — но вы должны выйти замуж за Ежикова. Я очень несчастлив, — закрывая глаза, грустно промолвил он, — никто не знает, как я несчастлив. О, если бы я мог быть на месте Ежикова!

— Оставьте Ежикова, — с оттенком скуки, продолжая лежать у него на плече, сказала вдовушка. — Отчего нет? — уже шепотом докончила она.

Он не слышал вопроса и продолжал:

— Я не знаю, что я говорю вам! Как странно... Мы едва знакомы, но я помню вас, вы мне снились. Очаровательное видение! Этот черный бриллиант — волшебный камень! Слышите — не выходите за Ежикова... Вы будете у меня завтра вечером, в восемь?.. Да?

— Ах, вы меня совсем запутали, — сказала вдовушка, проводя рукою по глазам, — уйдите, вы сами какой-то... волшебный.

III