Мой генерал

Официант составил с подноса мороженое и кофе, сначала поставил перед Надей, потом — мне.

— Хорошая дача?

— Летняя. Две комнаты, терраска. Хороший сад.

Надя положила в кофе ложечку мороженого, помешивая, задумалась.

— А мне, — она отпила, слизнула с губы, — понимаешь, мне совершенно некуда деть Витьку. Не ехать в командировку не могу и ума не приложу, с кем оставить его на это время? Отдать отцу? Там — новая семья. И менее всего я хочу, чтобы они сближались.

— А няня твоя? Галя?

— Милый, ты все забыл. Какая няня? Галя- моя бабушка. Я выросла на ее руках, мать моя этих забот не знала. Галя любила меня больше, чем собственную дочь. И Витьку она вырастила, я же целый день на работе. Она и тебя любила.

Меня она ненавидела, уезжала из дому к приятельнице, и это были наши счастливые дни. Она считала, я разрушил жизнь Нади.

— Галя умерла. На улице. На бегу. Когда мне позвонили… Это было ужасно.

И вдруг — ласково, родственно, любяще:

— А ведь у нас с тобой… У нас с тобой мог быть сын. Но ты не захотел.

Я не захотел!.. Да я бы мечтал тогда. Но самые немыслимые вещи Надя говорила так естественно, как дышала. И никогда я уже не узнаю, правда это или нет? И вообще, что во всем этом правда. Мне вдруг захотелось выпить.

— Давай все же что-нибудь возьмем. Под такой разговор — мороженое… Вот тут рыба есть. Камбала. Ты любишь.

— Значит, помнишь все-таки, что я люблю.

Я подозвал официанта. И вскоре он принес распластанную камбалу, в графинчике — водка и замороженные, сразу заиндевевшие, толстостенные стопки.

— Я тебе налью чуть-чуть?

— Теn droрs. Десять капель.

Я налил ей, чокнулись, выпили. Я уже понял, зачем она позвала меня. Белые привядшие лилии, которые рвут с лодки, заплывая в их заросли, и стебель, протянувшийся со дна, обрывается в глубине. Она была такая накупавшаяся в реке, надышавшаяся, на лице, на руках — свежий загар. И никакая это не командировка, что-то решается в ее жизни. Дай Бог.

— Сколько уже Витьке?

— Шесть лет. Я бы хотела отдать его в школу шестилетним. Оказывается- не берут.

А мальчишка на редкость сообразительный, в нем есть что-то от деда. Даже внешне.

И кончится тем, что ему скучно будет в первом классе. Вот такой идиотизм наш.

— Мне надо поговорить с женой, — сказал я.

Глаза ее сияли:

— Ты всегда понимал с полуслова. Ты — единственный настоящий мой друг. Между прочим, Витька помнит тебя. И любит.

Вот этого не надо было говорить. Витьке тогда и года не было. Я помню, как он стоял в кроватке, сосал мокрый кулачок.

— Допьем?

На площади за кремовой шторой во всех направлениях сновали люди, все- ниже огромных подошв Маяковского на пьедестале. Он угрюмо возвышался на жаре. Держа штору рукой, Надя смотрела в окно. Она пополнела немного, шея округлилась. Но ей это шло.

Глянцевая черная машина остановилась у ресторана, вылез мужчина в темном костюме, в галстуке, виски с проседью, с заднего сиденья выпорхнула девица в ярко-оранжевом.

— Нет, какие мы все же были сумасшедшие… — Надя покачала головой, улыбаясь. — Ворвался ко мне в кабинет… Больные ходят по коридору, врачи, каждую минуту могут войти. Закрыл дверь на ключ…

Мне передали Витю на перроне: «Слушайся дядю Олега!». И уже издали, заслоненная толпой, Надя помахала нам, уходя: «Пока!». Я вел по платформе вдоль состава шестилетнего, не похожего на себя маленького, испуганного мальчика, рука его была в моей руке. Мы сели к окну, народ еще только подходил. Я хотел положить его чемоданчик на сетку, но он молча обнял его у себя на коленях, сгорбясь над ним. Там было все его домашнее, с чем он боялся расстаться. Электричка набилась быстро, уже теснились, стояли в проходах. Мелькали, мелькали за окном дачные поселки, платформы, около которых мы не останавливались. Мальчик смотрел в окно.

Я помнил его совсем еще молочного. Сейчас у него были две макушки, жесткие темные волосы торчали на затылке.

Постукивали под полом колеса, убаюкивая. Напротив нас сидели мужчина, женщина и девочка, усталые-усталые после рабочей недели. Они внесли много вещей, кошелки, сетки, набитые битком, затолкали под скамейку. Мужчина уснул, привалясь виском к стене, девочка положила голову ему на плечо. Покачиваясь в такт поезду, женщина сидела прямо, сложив руки на коленях, лицо увядшее, но глаза, никого не видящие вокруг, светились тихим счастьем.

Глава VI