Там он не спеша раскурил свою сигару и долго смотрел вдаль. Вообще он умел молчать. При нём молчание не было тягостным, не хотелось прерывать его ни словом, ни чем ещё, чтобы прервать его. Это молчание было как будто ценным само по себе, полно смыслом, мыслями, внутренним покоем.
Вдруг, как будто естественно продолжая уже начатый разговор, он спросил меня, как идёт моя учёба курсанта. Я ответил, что идёт хорошо, но не так чтобы уж слишком хорошо. На занятиях по истории я, подобно Китсу, который в одном из его красивых сонетов перепутал Бальбоа с Эрнаном Кортесом, назвал Васко Нуньеса Бальбоа Франциском, а на занятиях по арифметике путал десятые с сотыми.
Я, профессор университета, не был первым в группе, где только один новобранец закончил среднюю школу. Его в группе так и прозвали: «бакалавр». Отличился же я на стрельбище, на длинных утренних пробежках, а ещё тем, что несколько месяцев назад меня спасли, бросив мне спасательную доску в море.
Потом он спросил меня о дисциплине, и я ответил, что тут солдатам навязывают её слепую, механическую модель. «Так, – сказал я, – если сейчас сюда войдёт с солдатами офицер выше рангом и прикажет арестовать Вас, они, не колеблясь, повинуются приказу». На это он мне не ответил. Когда я вернулся к своим, праздник на пляже уже закончился. Мне сообщили, что «говядина была сочной, пальчики оближешь». На следующий день генерал поступил необычным образом. Вместо утреннего обхода батальона он вывел всех на ту же площадь, на которой я с ним познакомился. И произнёс речь, одну из самых лучших из всех известных мне его выступлений. К сожалению, я не записал её на плёнку, и никто не записывал её вручную.
Начиналась она так:
И дальше он начал приводить примеры, показывающие эту разницу:
А закончил он речь так:
Эти слова стали для меня решающими. И их смысл, и их контекст. В них даны точные определения многих противоречивых явлений. После его речи генерал подозвал меня и попросил собрать комментарии новобранцев о ней. На следующий день я передал ему мой доклад об этом, в котором я довольно преувеличил их энтузиазм в отношении содержания речи. Я начал охранять его.
Потом много раз я убеждался, какое малое значение он придавал рангам, званиям. Точнее, он придавал этому значение, но справедливое. А вот иерархии в его понимании он придавал гораздо большее значение. Например, в наших с ним поездках, несмотря на то что я был сержантом, в странах, куда мы прибывали, принимающей стороне меня представляли в качестве офицера для связи в ранге майора, а иногда полковника.
Дело в том, что иначе я не смог бы на равных контактировать с офицерами принимающей стороны, если вообще это было бы возможно. Так, как это невозможно между крестьянином и латифундистом, например. В армиях стран к тому же отражаются и существующие в них классовые отношения, и они там даже подчёркиваются, чтобы показать, чьи интересы эта армия защищает.
Еда офицера в армии отличается от солдатской, и ест он в другой столовой. И для дерьма у них разные туалеты. Солдат должен беспрекословно и внимательно подчиняться офицеру вплоть до того, чтобы слышать команды «хозяина», даже изложенные шёпотом.
Поэтому, пока генерал был жив, я не хотел быть офицером, хотя, как профессор университета, мог бы претендовать на это. Я был в команде, а не среди группы «хозяев». И сначала рядовой, а потом сержант, я физически был рядом с генералом, ближе многих офицеров, хотя и не придавал этому значения. Вспоминаю всегда с улыбкой, как однажды в Мексике я сказал генералу: «Мой генерал, смотрите, охранник президента Портильо – в чине генерала…» На что он ответил как бы в шутку: «Да нет, что ты, не может быть…»
В другом случае, когда мы были в Ватикане на встрече с папой Пабло Шестым, наш посол представил папе генерала, а потом к папе начали подходить члены панамской делегации, и каждый, кроме посла, должен был представлять папе членов панамской делегации, и каждый, кроме посла, должен целовать ему руку.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное