Мой граф

– Правда? Почему?

– Я чувствую в нем сдерживаемую энергию.

– О да. – Она тоже почувствовала ее, когда он боготворил ее тело прошедшей ночью. А ее чувствами были отчаяние и мучительное ожидание из-за того, что он отдает ей не все…

Пока не все.

– Вот что делает его такой привлекательной личностью для высшего света, – сказал мистер Доусон. – Вот почему на него рисуют карикатуры, а слухи и сплетни преследуют каждый его поступок. Подозреваю, они хотят, чтобы он… дал себе волю. Надежды возлагаются большие – на провал или на успех. Что бы он ни сделал, это будет нечто неординарное, и он сам, и все остальные это знают.

– Да, – согласилась Пиппа, ускоряя шаг. – В каком-то смысле мне его жалко из-за этого. Так и хочется прикрыть его от их любопытных глаз, от тех равнодушных дураков, которые просто хотят поразвлечься за его счет.

– Жалость – последнее, что ему нужно, – заметил мистер Доусон. – Ему нужен тот, кто верит в него. Но, Пиппа, – ей нравилось слышать, как мистер Доусон называет ее настоящим именем, – вначале он должен поверить в себя сам. В противном случае никакая поддержка ему не поможет. – Он нахмурил лоб, внимательно глядя на нее. – Вы ведь знаете это, правда?

– Да, знаю. Это трудно принять, но я принимаю. То, что я говорила о его таланте, он пропустил мимо ушей.

– Очень жаль, – сказал мистер Доусон. – Потому что пока он не поверит в себя сам…

– Что?

– Думаю, вам лучше уехать в Париж. Это главная причина, по которой я хочу отвезти вас туда.

Такая грустная, грустная причина. Но безрадостное чувство, чувство отчаяния, которое испытывает Пиппа, слушая, как мистер Доусон выражает свои мысли вслух, достаточное подтверждение того, что она и в самом деле по уши влюблена в Грегори.

Даже издалека Пиппа заметила, что походка у него легче, чем была вчера. Должно быть, он катался на лошади. Ей тоже ужасно хотелось покататься, и она с удовольствием сделала бы это вместе с ним, особенно если бы им удалось отыскать какое-нибудь укромное местечко, чтобы спешиться и…

Ну вот, опять она за свое. Грезит о том, как целовала бы его. Фантазирует о возможностях показать, как обожает его. Она представила, как он целует ее у ствола дерева, блуждая ладонью по груди, потом они опускаются на траву, раздеваются донага, и он любит ее до конца.

«Мой Грегори, – подумала она. – Ничей больше. – Она решительно выпятила подбородок. – И меньше всего леди Дамары». Глупо с ее стороны думать так, даже как-то мелодраматично, что ли, но веление сердца отказывалось слушаться логики.

Однако оно должно послушаться. Она должна.

– Я рада, что мы вот так поговорили, – сказала она мистеру Доусону.

– Я тоже. – Он смотрел прямо перед собой, а не на нее, потому что они уже приближались к дому. – Я редко изрекаю всякие там поэтические сентенции, терпеть не могу сантименты, говоря по правде, но иногда мы находим в нашей жизни людей, встреча с которыми предопределена нам свыше, и для меня вы одна из таких встреч.

– И вы для меня, – ответила Пиппа. – Я еще там, в таверне, почувствовала какую-то связь с вами.

Он усмехнулся:

– Для меня это началось, когда вы подбежали, настаивая, что непременно должны почистить мне сапоги.

– А для меня, когда вы сказали Марбери, что не будете обедать в отдельной гостиной. Мне понравилась ваша твердость и в то же время доброта. Вы напомнили мне дядюшку Берти.

Мистер Доусон остановился под деревом недалеко от парадного крыльца.

– Древний философ Гераклит высказал одну очень мудрую мысль, которая всегда весьма уместна.

– И что же он сказал?

– Он сказал, что характер предопределяет судьбу человека. Я верю, что судьба предлагает нам возможности, и только от нас зависит, воспользуемся мы ими или пройдем мимо.

– Я рада, что вы не прошли мимо меня, – прошептала Пиппа, потому что Грегори уже быстро приближался.

– Моя дорогая, пройти мимо вас довольно трудно, – ответил мистер Доусон, придав лицу свое обычное безмятежное выражение. Теперь она знала, что это его маска в обществе.

– Я рада, что вы так считаете. – Она весело покосилась на него, но тело уже звенело, ощущая приближение Грегори.

– Мистер Доусон, Харроу, – приветствовал он их. – Чудесный денек, не правда ли?

Пиппа залюбовалась им. Он держал в руках баночку с чем-то – варенье, соленье? – и волосы его были сейчас слегка растрепаны. Должно быть, хорошенько прокатился галопом. Щеки раскраснелись, а шейный платок сбился немного набок. И все равно он казался более…

Основательным.

Уверенным.

И не только внешне. Он всегда умел произвести впечатление самоуверенности. Но было в его взгляде и что-то другое – что-то игривое, что-то открытое приключению. Это напомнило ей о тех временах, когда они играли в капитана и лейтенанта. Уже очень давно не видела она этого взгляда.

Наблюдать за этим было интересно – и так опьяняюще!

В сущности, перемена была настолько очевидна, что они с мистером Доусоном обменялись коротким вопросительным взглядом.