«Не-е-ет! Этого не может быть!», – затравленно прикрыла рот ладонью брюнетка. Пальцы у нее едва ли не впервые в жизни дрожали – в такт обреченному колоколу в голове.
Испуганная девушка хотела, было, вскочить с постели, найти свою одежду и бежать, бежать отсюда подальше, как дверь, располагающаяся прямо напротив кровати, тихонько открылась, и в комнату вошла яркая высокая женщина с рассыпавшимися по плечам медового цвета кудрями. Марина молниеносно улеглась обратно на кровать рядом с Ланде, испуганно закрыла глаза, сложила руки на груди и притворилась, будто бы крепко спит.
Женщина, ничуть не стесняясь того, что в кровати под одним одеялом лежат двое, подошла к ребятам и улыбнулась. Губы у нее были накрашены ярко-алой дразнящей помадой, а в умело подведенных глазах играли понимание и коварство, присущее кокетливым барышням из светского высшего общества века девятнадцатого. Марина, наблюдавшая за красивой женщиной из-под густых черных ресниц, в душе по-волчьи тоскливо завыла.
– Ангел, вставайте, – ласково сказала женщина. – Уже половина третьего дня. – Ангел. Ангел!
У Марины затряслись поджилки. Еще никогда она не попадала в такие дебильные ситуации! И вообще, кто это такая? И что еще за Ангел-то? И как, как она вляпалась в такое? Так сильно напилась что ли?!
«Дура, дура, дура!».
Микаэль, лежащий рядом с девушкой и еще недавно еще любезно предложивший ей собственную руку в качестве подушки – обе настоящие подушки почему-то валялись на полу, недалеко от их одежды, недовольно сказал: «Не хочу, мама, отстань», перевернулся на живот и снова, кажется, заснул.
– Ангел! – возмутилась его родительница. – Как всегда! Хоть с оркестром военным его буди! Хотя бы девушку постеснялся. Ангел, вставай!
«Это его мама!!», – в панике человека, возвращающегося домой по знакомой тропе и неожиданно попавшего под артобстрел, подумала Марина. Глаз она так и не открывала – ей стало очень и очень страшно. А еще и стыдно. Она повела себя, как последняя… ну, та самая, что стоит ночами у обочины.
Мама Микаэля, похоже, так не думала. Или не выказывала своих чувств. По крайней мере, она продолжала вполне дружелюбно, словно ничего страшного в этой двусмысленной ситуации не видела, будить сына и всячески укорять его перед девушкой. Актерская, творческая и свободолюбивая натура Ангелины Карловны Берг, верящая в любовь с первого взгляда и жуткую страсть на всю жизнь, не видела ничего предосудительного в том, что ее сын привел домой девушку и провел с ней замечательную ночь. В либерализме Ангелина переплюнула даже Олега Смерчинского, которого знала еще со школы. Именно из-за их дружеского общения с самого раннего детства Дэн и был знаком с Черри и Ланде.
Пока Марина старалась почти не дышать – чтобы ее не разоблачили, Ангелина Карловна выбежала из спальни сына, оставив дверь открытой.
– Паша! – позвала она громким и хорошо поставленным голосом кого-то из коридора. – Паша, или сюда!
– Что такое? – раздался спокойный мужской голос. У Марины сердце прилипло к спине. Это еще кто?? Какой еще Паша? Господи, да покинет она эту проклятую квартиру?!
Ей вдруг вспомнилось кое-что из того, что было этой ночью, и Марина даже вздрогнула. Если первоначально в ней жила крохотная чисто женская уверенность, что во всем случившемся был виноват этот беловолосый кретин со светлыми ресницами и бровями, то теперь она почти точно знала, что ее вины было куда больше. И ее активности. Марина вновь приоткрыла один глаз и покосилась на Микаэля. Неудача с Черри вообще напрочь вылетела из ее головы.
«Чтобы тебя… Ты что, не мог сказать мне „нет“? – думала она лихорадочно, – глупая милаха! Или это я глупая? Бли-и-ин».
– Паша, я не знаю, как их разбудить, – пожаловалась тем временем Ангелина Карловна мужу-режиссеру. Услышав ее голос, Марина вновь закрыла глаз, молясь, чтобы мать Ланде ушла куда-нибудь подальше.
– Да пусть спят, – отозвался Павел Аскольдович. – Лето ведь. Ты же знаешь, как мальчик не любит, когда его будят.
– Но они пропустят обед, – капризно отозвалась женщина.
– И что? Зато будут на ужине.
– На ужине не будет меня, у меня репетиция в театре. А я хочу пообедать со всеми вместе.
– Дорогая, а это вообще кто? – поинтересовался Павел Аскольдович, заглядывая в комнату. Он и сам недавно выбрался из объятий Морфея и ходил по дому в длинном темно-синем свободного покроя шелковом кимоно с вышитыми на нем драконами и иероглифами. Кимоно это было презентовано Павлу Аскольдовичу модным японским театральным режиссером, который приезжал в гости к своему российскому коллеге, дабы посмотреть его премьерную постановку по мотивам одной из пьес Кобо Абэ. Павел Аскольдович, в свою очередь, тоже посещал Японию, дабы увидеть дебют этого режиссера в русской драматургии, а именно в постановке одной из трех великих пьес Антона Чехова «Три сестры». Микаэль, кстати сказать, сопровождал отчима в этой поездке, отлично провел время, нашел себе несколько хороших друзей, а также стал виновником нервного срыва у очаровательной девушки-актрисы по имени Ая, которая воспылала к нему безответной любовью.