Мой инсульт был мне наукой. История собственной болезни, рассказанная нейробиологом

Было решено немедленно везти меня в Массачусетскую больницу общего профиля. Каталку, на которой я лежала, загрузили в машину скорой помощи и закрепили там, чтобы ехать через Бостон. Я помню, что вместе со мной поехал один добросердечный сотрудник скорой помощи. Он заботливо укрыл меня одеялом и прикрыл мне лицо курткой, чтобы свет не бил в глаза. Мне было приятно его прикосновение, а его доброта и внимание были для меня просто бесценны.

Наконец-то я избавилась от забот. Я свернулась в шарик-эмбрион, лежала и ждала. Я понимала, что в это утро мне довелось наблюдать, как шаг за шагом разрушались замысловатые нейронные сети моего мозга. Собственная жизнь всегда восхищала меня как великолепное физическое воплощение записанной в ДНК программы и того ярчайшего генофонда, который ее породил. Мне повезло в течение 37 лет наслаждаться проворной мозаикой электрифицированной биохимии своего тела. В фантазиях я, как и многие другие, мечтала умереть в сознании, потому что хотела стать свидетельницей такого удивительного события, как последний переход от жизни к смерти.

Незадолго до полудня 10 декабря 1996 года наэлектризованность моего молекулярного тела поблекла, и я ощутила удивительный прилив сил, когда когнитивная составляющая психики отказалась от связи с физической механикой тела и от своей власти над ней. Меня приняла в свои глубины неприкосновенная оболочка с безмолвным сознанием и безмятежным сердцем, и я ощутила колоссальный прилив энергии. Мое тело обмякло, а сознание поднялось и замедлилось. Я ясно поняла, что перестала быть хореографом собственной жизни. В отсутствие зрения, слуха, осязания, обоняния, вкуса и страха я почувствовала, как мой дух отказывается от привязанности к телу, и тогда боль отступила.

Глава 7 Превращение в младенца

Когда меня привезли в отделение скорой помощи Массачусетской больницы, я оказалась в центре такого круговорота, что его можно было сравнить разве что с гудящим пчелиным ульем. Во всем своем увечном теле я ощущала тяжесть и ужасную слабость. Я была совсем без сил ― как воздушный шарик, который сдулся. Сотрудники больницы толпились вокруг каталки. Яркий свет и громкие звуки били меня по голове с жестокостью грабителей, требуя к себе больше внимания, чем я была в состоянии сконцентрировать, чтобы их утихомирить.

"Ответьте на это, сожмите то, распишитесь здесь!" ― требовали они, и я, находившаяся в полубессознательном состоянии, думала: "Какой бред! Вы что, не видите, как мне плохо? Люди, вы в своем уме? Не спешите! Я вас не понимаю! Наберитесь терпения! Успокойтесь! Мне больно! Зачем эта неразбериха?" Чем настойчивее они пытались что-то из меня вытянуть, тем сильнее я желала найти поддержку внутри себя. Я была измучена беспрестанными прикосновениями, прощупываниями и уколами, от которых меня корчило, как слизняка, посыпанного солью. Мне хотелось закричать: "Оставьте меня в покое!" ― но у меня отказал голос. Они меня не слышали, потому что не могли читать мои мысли. Отчаявшись добиться, чтобы меня оставили в покое, я лишилась чувств, словно раненый зверь.

Когда через некоторое время я снова пришла в себя, меня поразило открытие, что я еще жива. (Я от всей души благодарна профессиональным медикам, которые добились стабилизации моего состояния и дали мне шанс вернуться к жизни, хотя тогда еще никто не представлял, какие функции и в какой степени мне удастся восстановить.) Меня облачили в стандартный больничный халат и оставили отдыхать в одноместной палате. Койка была немного приподнята, так что моя по-прежнему болевшая голова слегка возвышалась на подушке. Лишившись своего обычного источника сил, тело вдавилось в койку как кусок тяжелого металла, который я не могла даже сдвинуть с места. Я не могла определить, как расположено мое тело, где оно начинается и где заканчивается. Лишившись обычного чувства собственных физических границ, я ощущала единство с громадной вселенной. В голове пульсировала мучительная боль, гремевшая как гром, сопровождаемый бурей белых молний, картинно бушевавшей перед моими закрытыми глазами. Малейшая попытка изменить положение тела требовала больше сил, чем у меня было. Даже от простого вдоха болели ребра, а свет, падавший в глаза, жег мозг как огонь. Я не могла сказать об этом и попыталась добиться, чтобы свет убавили, зарывшись лицом в простыню.

Я не слышала ничего, кроме стука собственного сердца, которое колотилось так громко, что мои кости вибрировали от боли, а мышцы мучительно подергивались. Мой пытливый разум ученого утратил способность запоминать, анализировать, разбирать и классифицировать информацию об окружающем трехмерном пространстве. Мне хотелось реветь, как болезненному новорожденному, внезапно погрузившемуся в мир беспорядочных раздражителей. Я больше не могла вызвать в памяти никаких воспоминаний и подробностей своей прошлой жизни, и было ясно, что я превратилась в подобие младенца, родившегося в теле взрослой женщины. У которой, кроме всего прочего, отказал мозг!