Мой каталог. Живопись, компьютерная графика, фотографии

Валерий Валюс о своем творчестве

Быть еретиком

Моё отношение к живописи перестало быть чисто зрительским после смерти отца – художника Петра Адамовича Валюса. Я помогал показывать его картины в подвале мастерской, пока власти её не отобрали, а потом устраивал его выставки на Западе и после 90-го года в России. За прошедшие годы мне помогали в этом сотни людей. Вот только искусствоведы среди них встречались редко. Я сначала удивлялся, а потом признал реальность – свои интересы у них, по нынешним временам и объяснять то нет нужды, что в выражении "культурные ценности" ударение можно делать на слове "ценности", и что такое посредничество, накрутки и подобные расчёты тоже общеизвестно. А душевные порывы, служение – это для менее профессиональных людей. С которыми я и имел дело.

И в данной подборке статей позволяю себе роскошь – обойтись без принятой в таких случаях статьи какого-нибудь именитого искусствоведа. Публикаций то о моём творчестве порядочно – увесистая папка (наверное, надо бы объём в мегабайтах указать, да как-то непривычно). И что приятно – ни одной заказанной статьи. Сюда включены те, что мне нравятся больше других.

За время демонстрации зрителям картин отца (с 70-го по 75 годы мастерскую посетило около 50 000 человек) сформировалась некоторая социальная позиция: картины предназначаются для ума и сердца зрителя. На ней и по сей день стою. Хотя, разумеется, она не единственно возможная.

Метафизический опыт, фото.

А моё творчество началось в 1986 году с фотографирования видений. Отмечу, что я как-то не слышал, чтобы этому обучали в начальных или высших художественных училищах. Скорее могу представить, что за это из них могут выгнать.

Затем по фотографиям я писал картины. В разделе иллюстраций есть образцы такого рода: фотографии и написанные по ним картины.

Фотографии видений – результат непосредственного религиозного опыта (метафизики). Я могу описать технику фотографирования видений, но научить ей не могу – веду не я. Технически видения можно описать как изображения, возникающие в результате вторичной фокусировки света, не похожие на объекты, на которые направлен фотоаппарат. Конечно, можно назвать видениями любые изображения, похожие или не похожие на объекты нашего мира, но дело в их смыслах и эмоциональной силе.

Муза – не производная психики, она вовне. Причем в двух смыслах: как божественный источник творчества и как содержание работ, связанных с проблемами жизни (а не психическими состояниями художника). Изображать в картине катарсис (светлый выход из тяжелой ситуации) не обязательно. Катарсис хорош в жизни, а в картине – не всегда. Дай Бог, чтобы страшные работы теряли свою актуальность.

Потеря автономности своего я, сопровождающая иногда творческий процесс, не означает автоматически ни гениальности, ни святости, ни безумия.

Метафизичность творчества – это не оценочная характеристика. Оцениваются результаты, а не процесс и не движущая сила. Речь идёт о даре. И подарить, как известно, можно разное: кому цветы, кому веник, а кому пустую бутылку, чтобы сдал стеклопосуду.

Поскольку мои работы выполнены, безусловно, не в реалистической манере, то для людей, воспитанных на реализме в живописи, я дам некоторые пояснения, которые, может быть, позволят им понимать не только то, к чему они привыкли. Искусство, и живопись в частности, имеет довольно много разных функций. Например, в обществах с тяжелыми политическими режимами одной из функций искусства является демонстрация людям, что всё в порядке, беспокоиться и грустить нет оснований. В ходу красивые пейзажи, обильные натюрморты, счастливые семьи, радостный труд, грандиозные достижения, портреты деятелей. Объяснить немцам, что такое социалистический реализм, очень просто: "Это то, что в вашем искусстве было при Гитлере".

Изображать и украшать жизнь можно не только в тяжёлых обстоятельствах. Спектр манер и тем при этом естественно расширяется. Замечено, что живопись воздействует на зрителя быстрее и непосредственнее, чем литература: осмотр картины занимает меньше времени, чем прочтение книги, в живописи нет перевода в буквенные символы, совсем не похожие на то, что они означают. Если брать непосредственность воздействия за высшее достоинство картины, то её смысл или смыслы, в ней заложенные, получают презрительное название "литературщины". Автор при этом, увы, выглядит несколько зверовато: воспринимает и чувствует отчётливо, даже обострённее других людей, но ничего не понимает (дабы не впасть в "литературщину").