Мой Кент

Мой код на который я должен немедленно отзываться состоял из слова "Кент", а обратный адрес - "Марс".

Кент... Кентом меня звал в детском доме, уже кажется давным-давно, только один человек - Серега Илюхин, Серега Геббельс - прозванный так за непомерную вспыльчивость, жестокость и очень худое телосложение. Но, несмотря на худобу, он был очень силен и в драке с ним невозможно было справиться и троим. Еще он обладал уникальной способностью освобождать связанные веревкой руки, но как он ни старался обучить этому меня, я выпутывался только в двух попытках из пяти.

Он был старше меня года на два и почему-то опекал, а если кто-нибудь пытался называть меня Кентом, он тихо и зловеще обрывал: "Это мой Кент..."

О нем я не слышал много лет, с тех пор, как он с четверкой таких же двенадцати-тринадцатилетних юнцов, вооружившись стареньким кольтом 38 калибра пытался ограбить маленькую сберкассу, находившуюся в помещении почтового отделения.

Кассирша попалась старая и опытная. Несмотря на направленное на нее дуло револьвера, она сразу же оценила обстановку и слишком юный возраст грабителей, сделала испуганное лицо и запричитала, протянув Сереге пачку разномастных мелких купюр: "Да что ты, сынок, что ты у меня всего-то двести рублей..." "Давай сколько есть", - милостиво согласился Серега.

Они сели на трамвай и на третьей остановке их всех благополучно взяли. С тех пор о нем не было ни слуху, ни духу.

На другое утро я собрался в продовольственный магазин и, выйдя из дома, носом к носу столкнулся с Толиком. Я прижал указательный палец к губам и показал на нагрудный карман рубашки. Он заглянул туда и увидел светящиеся зеленым светом цифры таймера, которым, ко всему прочему, был оснащен этот прибор. Я жестами показал ему, чтобы он написал все, что он хочет сказать.

Две старухи сидевшие на лавке у соседнего подъезда прекратили разговор и уставились на нас.

Мы прошли в соседний двор, где за кирпичным, когда-то оштукатуренным забором, сплошь заросшим канадским кленом, ютилась крошечная галантерейная фабрика, цеха которой, похожие на клетушки, находились в подвальном помещении.

В центре дворика, покрытом потрескавшимся асфальтом, с криками носилась мелкая ребятня, мы присели на одну из свободных лавок и Толик, достав толстую записную книжку, с которой никогда не расставался и маленькую шариковую ручку, положив ногу на ногу, лихорадочно начал писать.

"Вчера этот мужик был сбит на Шаболовке машиной. Когда он переходил улицу, рядом с ним суетился какой-то парень. Могу поклясться, что он брызнул на мужика газом из баллончика и быстро скрылся. Мужик резко остановился и в эту же секунду на него наехала бежевая Волга. Его отбросило на трамвайные рельсы, он ударился головой, с оглушительным звуком лопнул череп, Вадик, если бы ты видел..."

Я не стал читать дальше, отобрал у него ручку и записную книжку и написал ему, чтобы он срочно посетил Шамана и попросил его кое о чем от моего имени.

Поднявшись с лавки, я еще раз выразительно прижал указательный палец к губам и, попрощавшись сжатым кулаком правой руки, поднятой до плеча, направился в магазин.

Следующий на очереди я. Когда я сделаю свое дело, со мной тоже произойдет несчастный случай. Рано или поздно. Скорее всего в момент передачи кейса. Может чуть позже.

Вернувшись из магазина и бросив сумку с продуктами на стол, я завалился на кровать. Как всегда в момент предстоящей опасности мной овладела сонливость. Я не стал ей противиться и задремал.

Меня разбудили сигналы переговорного устройства похожие на сигналы точного времени передаваемые по радио. Резкий и хриплый голос произнес:

- Кент, ответь на вызов. Кент, ответь на вызов...

Мне было неприятно, что кто-то неизвестный мне называет меня Кентом. Голос был явно не Геббельса, хоть я его не видел и не слышал много лет.

- Кент, ответь на вызов... Кент, ответь на вызов, - журчало как сверчок переговорное устройство.

- Кент на связи, - проворчал я сквозь зубы.

- Добрый день, - воодушевилось устройство, - добрый день, Кент, давай уточним все детали, наверное у тебя масса вопросов, впрочем чем меньше, тем лучше для тебя. (Уж очень все озабочены тем, чтобы мне было лучше. Наверное и тому, в тирольской шляпе, говорили то же самое).

- Изо всей массы вопросов я выделяю один и основной: что с Юрием Михайловичем. - Я вынужден был накрыться одеялом: не было никакой уверенности, что Женька Баранов не подслушивает.

- Его благополучие полностью зависит от того, как чисто ты сделаешь свою часть работы, - голос был другой, свистящий как у разъяренной кобры.

- Я хочу услышать его голос, - настаивал я.