Мой класс

Немного позже, когда мне случилось вторично зайти к Рябининым, я познакомилась с матерью Лёши, Анисьей Матвеевной; она как раз вернулась из очередного рейса. Тут я убедилась, что Анисья Матвеевна уважает своего спокойного, рассудительного мальчугана. Она советовалась с ним обо всех делах, как с равным.

— Валенки-то Фёдору будем покупать? — спросила она при мне.

И Лёша ответил:

— Не надо. Я отдавал чинить — смотри, как новые. Зиму вполне проходит. А вместо того будет тебе пуховый платок, мёрзнешь ты…

Мать попыталась возразить, но Лёша прервал её:

— Потом решим. Марине Николаевне неинтересно слушать про эти дела.

Сказано это было решительно, но ничуть не грубо, а спокойно и просто.

Как и в первый раз, в доме было чисто, опрятно. Малыши, спокойные и добродушные, словно два медвежонка, беспрекословно слушались старшего брата.

Весь он был очень ладный, собранный, неизменно деловитый и трудолюбивый. В своё время, получив от Саши Воробейко ключ, он сразу же в классном шкафу навёл образцовый порядок: засучив рукава, протёр все полки мокрой тряпкой, расставил книги и наглядные пособия; каждая мелочь у него на своём месте, всё под рукой, всё легко найти. Ежедневно он кнопками прикалывает на мой стол большой лист белой бумаги, а после занятий снова прячет его в шкаф. И всё, о чём ни попросишь Лёшу, он делает быстро, охотно и толково. Я нередко думаю: каким он станет, когда вырастет? Должно быть, отличный будет мастер в любом деле, спокойный, уравновешенный, и окружающие будут уважительно прислушиваться к его слову…

Думая о Лёше, я впервые поняла, до чего это увлекательно — отгадывать, какими станут мои мальчишки лет через десять, через двадцать! Что из них получится? И как-то они помянут тогда меня, учительницу начальной школы?

Мишина мама

На первых порах, знакомясь с родителями своих учеников, я ощущала некоторую неуверенность. Я не забыла ещё встречу с отцом Воробейко. К тому же была и другая причина.

В нашей квартире, кроме меня и Татьяны Ивановны с дочкой и внучкой, живёт ещё одна семья: отец, мать и единственный сын — четырнадцатилетний Миша. Приходя из школы, он начинает рассказывать об уроках, об учителях — почти всегда насмешливо, чуть ли не с издевкой, — и его иронический тон встречает полное одобрение родителей.

— Сегодня Елена Ивановна, бедняжка, совсем стала втупик. Я нашёл у Гоголя одно предложение длиной в три версты и прошу её: дескать, разберите, пожалуйста. Начинает она разбирать — и не знает, что это за предложение. Сначала сказала: «сложносочинённое», потом — «сложноподчинённое», покраснела вся — и ни взад, ни вперёд…

— Недоучка… — кратко резюмирует Мишина мама, Мария Фёдоровна.

Разговор происходит на кухне. Мишина мама жарит котлеты, Татьяна Ивановна печёт оладьи. Бабушка явно чувствует себя неловко.

— Зачем же вы так про учительницу? — вступается она.

— Но она действительно недоучка, — пожимает плечами Мария Фёдоровна. — Не понимаю, как это ей разрешили преподавать в старших классах. А преподавательница географии? Миша знает втрое больше неё!

Через несколько дней Миша сообщает, что получил за диктант тройку. Мария Фёдоровна негодует:

— Это она мстит тебе! Я её насквозь вижу. Теперь она будет придираться к тебе на каждом шагу.

— Дай мне взглянуть на твой диктант, — прошу я Мишу.

Мальчик приносит тетрадь. Грамматических ошибок нет, однако синтаксических — шесть.

— Отметка заслуженная, — говорю я. — Тут у Миши шесть ошибок, и все грубые.

Мишина мама начинает спорить, доказывает мне, что синтаксические ошибки нельзя равнять с орфографическими, утверждает, что диктант для седьмого класса выбран непосильный: если продиктовать такой текст самой Елене Ивановне, она тоже с ним не справится… Спорить с Марией Фёдоровной бессмысленно.

Не раз мы пытались втолковать ей, что, говоря в таком тоне об учителях сына, она воспитывает в нём неуважение к ним. Бесполезно! «А за что их уважать? — возражает она. — Эти учителя почти поголовно безграмотные люди, и Миша это видит не хуже меня… Вы извините, Марина Николаевна, я, конечно, не говорю о присутствующих…».

В школе она не бывает, во всём полагается на мнение сына и неизменно защищает его. И я думаю, найдётся ли такой учитель, который сказал бы ребёнку или подростку: «Твоя мать безграмотная, неумная женщина, не слушай её»? Конечно, нет — такого учителя у нас нет и быть не может. Я могу чувствовать себя тысячу раз правой в споре с отцом или матерью моего ученика, но я никогда не позволю себе, даже в самой мягкой форме, представить свои разногласия с ними на суд детей. Почему же эта женщина, не задумываясь, оскорбляет людей, которые воспитывают и учат её сына?

Вначале бывало, вызывая родителей в школу, я всякий раз думала: «А что, если сейчас явится такая Мария Фёдоровна? Как я буду себя держать, что скажу?» И вот однажды мне показалось, что такой разговор неминуем…

Отец и сын