Мой Красногорск

Когда я только начинала свою карьеру школьной учительницы, у меня был грудной ребёнок. Понятно, что беспокойные ночи и ранние подъёмы сказывались на моём физическом состоянии. Усталость проявлялась по-разному, но особенно стал донимать кожный зуд. Я записалась на приём к дерматологу и – о ужас! – получила страшный диагноз – чесотка. В семье больше никто не болел и было непонятно, откуда эта беда. Расчёсы, которые были у меня на теле, врач даже показывала своим коллегам: «Смотрите, какие ходы от чесоточного клеща». Представляете мои ощущения и страх за семью?!

Лечение мне было прописано радикальное: полностью обмазать всё тело нафталановой мазью, надеть закрытое бельё и не мыться две недели. Нафталановая мазь имеет резкий запах дёгтя и чёрно-коричневый цвет. Я пахла, как свежесмазанная лыжа, и боялась контактировать с членами семьи и с общими вещами. Зуд становился всё сильнее. В конце концов я вымылась, сменила одежду и опять пошла в поликлинику, на этот раз к другому врачу.

«Скорее всего, у вас нейродермит. Вы просто устали. Попейте димедрол», – сказала врач.

Одна таблетка решила всё. Зуд прошёл, сон наладился. Теперь надо было получить больничный лист за пропущенные две недели. Вот тут-то я поняла, что пациент был никем и ничем перед силой государства. Врач, та самая, что велела мне намазаться дёгтем, заявила, что больничный не выдаст, так как я «не просила» его в день обращения. От обиды я разрыдалась. Мало того, что диагноз был поставлен неверно, меня по вине врача вообще могли посчитать прогульщицей. Представляете себе учителя в скафандре, с запахом лыж, к тому же инфицированного чесоткой, перед ребятишками на уроке английского языка?

Слёзы душили меня, но чувство несправедливости было сильнее. Пошла по этапам – к заведующему отделением, к главному врачу, к заведующему поликлиникой. Мне выписали больничный лист задним числом. Я победила, но обида в душе сохранилась до сих пор.

Общение с государством в лице красногорских и московских чиновников чаще всего приносило огорчения, но однажды государство пришло мне на выручку. Мой отец, как я уже говорила, был инженером. Когда построили дом, он организовал проведение водопровода на всей улице Райцентр. Сам составил проект, получил согласие властей, обеспечил финансовую поддержку завода. Когда из кранов пошла вода, это было настоящей революцией. Полив садов и просто удобства стали доступными. Народ ликовал. Отца всё время избирали председателем уличного совета. Заседания проходили у нас в доме.

Потом было проведено отопление с батареями, которые нагревались от огромного котла с манометром и сливным бачком на чердаке. Топили котёл мы сами торфом в брикетах и углём. Котёл стоял в подвале. Когда уголь раскалялся докрасна, в доме становилось тепло и уютно. К утру, конечно, дом охлаждался, а вставать в школу надо было не только летом. Дом строился ещё в довоенное время. Со стройматериалами было трудно. Использовали то, что могли достать, поэтому в некоторых комнатах пол был из неровных досок, со щелями, особенно в комнате, где я спала зимой. «Прируб» строился позже других частей дома. Это было небольшое помещение, которое быстро нагревалось, если работал котёл, но в морозные ночи, несмотря на ковёр, который закрывал щели в полу, воздух в комнате остывал до такой степени, что изо рта шёл пар. Одевалась я под одеялом, предварительно нагрев одежду. Полностью одетая, вылезала из-под одеяла. Я в шутку называла эту процедуру «рождение девы из пены», так как понимала, что скоро будет теплее.

Когда папа умер, следить за домом стало труднее. К тому же мама заболела, и её надолго положили в больницу на операцию и последующее лечение. Мне было уже четырнадцать, и я осталась дома одна. Зима выдалась очень морозная, и гордость всего посёлка – водопровод, полностью замёрз, по крайней мере, в нашем доме. Кто-то посоветовал нанять рабочих, которые за приемлемую плату найдут замёрзший участок трубы и отогреют. Я, наивная, согласилась, надеясь, что остатков пенсии хватит, чтобы расплатиться с рабочими. Водопровод был закопан на два с половиной метра, и вся эта толща земли превратилась буквально в камень. Рабочие копали долго, но абсолютно безрезультатно. Когда они выбились из сил, так ничего и не сделав, они пришли ко мне и потребовали деньги. Я отдала всё, что у меня было, и долго потом плакала. Вот такая жизнь в частном доме.