Мой Лабиринт, или Мемуары непрожитой жизни

Мне дана путевка в этот Лабиринт.

Браки заключаются на небесах, а расторгаются на земле

Счастливые годы учебы в институте, успешные или неуспешные, рано или поздно заканчиваются.

Хранилище памяти мамы. «Мы долго думали, что будет дальше. Я периодически впадала в отчаяние, потому что не могла решиться ехать за мужем на Кубу и жить там, не зная языка, обычаев, без образования и профессии, оторваться от дома, Ленинграда, который я не покидала ни разу в жизни. Мигель мне рассказывал, что у него на Кубе живет младшая сестра Минерва и младший брат Марио. Главой семьи считается его мать. Бабка Нина подзуживала: «Поезжай на Кубу, будешь свекрови ноги мыть и есть жареные бананы». Видя мой страх перед будущим, Мигель утешал меня: «Я смогу остаться при консульстве Кубы в Ленинграде. Мне поможет хорошее знание русского языка».

Однако остаться при консульстве Кубы не удалось. Правительство Кубы отправило на обучение специалиста по железнодорожным перевозкам, а не по иностранным языкам.

Хранилище памяти мамы. «Мигель лучше меня понимал, что я никогда не приеду на Кубу. Мне же периодами казалось, что я решусь. Прощались мы так, как будто должны были скоро встретиться. Мигель улетел».

Мне в это время исполнилось два года. На память остались маленькие старые черно-белые фотографии, которые мама делала на загранпаспорт, а мы свернули на новый путь в нашем Лабиринте жизни.

«Ешь, а то Боженька тебе уши отрежет»

В яслях каждое утро на завтрак была каша. Я не любила кашу вообще, но манную особо ненавидела. Мне нравился компот из сухофруктов. Собственно, манную кашу не любили все дети, а многие при этом еще и плохо пользовались ложкой. Тех, кто не хотел есть кашу, докармливали. Много позже один мой знакомый вспоминал, что у него в детстве с этим тоже были проблемы.

Хранилище памяти знакомых. «В летнем лагере для детей дошкольного возраста была превентивная мера по освоению выделенных на завтрак объемов манной каши: «Кто не съест завтрак, гулять не пойдет». Но мне хотелось не просто гулять, а первым прибежать и построиться, уцепившись за веревочку, с помощью которой нас водили. Долгое время мне это не удавалось. В конце концов, однажды я просто запихал манную кашу себе в штаны и первым прибежал на построение. Моя уловка, естественно, сразу была раскрыта».

На лето меня отправляли в ближайший пригород, в частный дом бабки Люси. Дом казался мне очень большим, и в нем всегда было прохладно. Бабка Люся готовила на чугунной дровяной плите, обложенной кирпичом, с двумя, опять же, кирпичными дымовыми трубами и множеством заслонок. Насчет питания у бабки Люси был особый пунктик, который встречается у многих людей, переживших ужасы войны. Она готовила не просто много, а ужасно много и вкусно. Еда, разложенная на тарелках, просто физически не могла уместиться в маленьком ребенке. «Вот, смотри, Боженька видит, как ты портишь еду!», – говорила бабка Люся, указывая на чадящую лампаду в углу большой комнаты. – «Ешь, а то Боженька тебе уши отрежет!»

Это коммунальная квартира…

После свадьбы родителей бабке Нине удалось выбить для нашей маленькой семьи комнату в коммунальной квартире, в которой жила она сама. В квартире проживало много семей (их количество я не могла тогда сосчитать), но в более позднем возрасте, уже после частичного расселения, связанного с увеличением нормы площади на жильца, в квартире осталось семь семей.