Мой ласковый и нежный мент

Темуджин понял, что терять ему нечего. С решимостью отчаяния он бросился сверху на приоткрытую дверь, охваченный одним желанием – ухватить зубами голую и круглую голову врага, который несет в своих руках смерть. Удар гибкого, подвижного тела отбросил бандита в сторону. Защищаясь, он инстинктивно выбросил вперед руку с обрезом, и жадная пасть успела рвануть мягкую плоть так, как это умеют делать только волки: от клацнувших зубов остается не прикус, а рваная рана, которая потом очень трудно заживает.

Страшный, дикий крик огласил поляну. Боль, а сильнее того испуг буквально сразили чернобородого. Он так и не понял, кто же все-таки напал на него. Единственно – догадался, что не человек, а зверь! Но откуда он взялся? Не оборотень же, в самом деле! Мгновенно сразившая его мысль о чем-то сверхъестественном была так страшна, что он в два прыжка очутился за дверью сарая и только у крыльца дома догадался зажать рану, чтобы унять обильно хлынувшую кровь.

Бледный Надымов смотрел на него, так до конца не поняв, что же случилось. А потом опомнился, подхватил брошенный Аликом обрез, ринулся со всех ног в сарай, но там никого не было – только пыль, еще больше взбудораженная схваткой, медленно кружилась в воздухе и оседала на стены и пол убогого строения, в котором хранились отжившие свое ульи и разный необходимый в работе пасечника инвентарь.

– Что за черт! – Выставив перед собой винтовку, Надымов заглянул в сарай. Пусто. Заметил свежий подкоп. Потом вошел. Никаких следов Людмилы – ни костей, ни крови, ни обрывков одежды. Он все еще думал, что волки пришли на запах крови.

Но он был опытным охотником и понимал, что даже самая отчаянная волчья стая не осмелится приблизиться к жилью человека днем, тем более в такое благодатное время, когда корму в тайге хватает на всех с избытком.

Но вещественное доказательство нападения – чернобородый Алик корчился у крыльца, прижимая к себе изуродованную руку. Надымов выругался, хлопнул сердито дверью, вернулся к крыльцу, бросил обрез на траву и, присев на нижнюю ступеньку, закурил.

Наконец Алик застонал и открыл глаза. Похоже, он на минуту-другую потерял сознание, но боль вновь вернула его к действительности'.

Надымов обвел его угрюмым взглядом, сплюнул сквозь зубы на ярко-желтые ноготки, росшие около крыльца, и спросил:

– Так, говоришь, волк напал на тебя?

– Не волк, а чистый оборотень! – чуть не захныкал от жалости к себе его напарник.

Надымов недоверчиво покачал головой и ухмыльнулся:

– Ну и мастер ты заливать! Что этому волку нужно было в сарае среди бела дня? Да и потом, куда Людмила подевалась? Не уволок же он ее на самом деле?

Алик протянул ему руку:

– Я что, сам себя укусил? Смотри, чисто волчара рванул! А вдруг бешеный какой? Загнусь ведь…

Рука вроде бы убедила Надымова. Укус волка ни с чьим другим не спутаешь. Но тут же, пряча внезапно возникший в глазах злобный огонек, он спросил:

– Медовуха у деда знатная. Признайся, кружки три тяпнул, пока на крыльце прохлаждался?

Алик яростно задышал на Игоря Ярославовича, божился, что трезв, как праведник на четвертой неделе поста, но без успеха. По собственному опыту Надымов знал, что после определенной дозы спиртного непременно начинает мерещиться всякая чертовщина. Скорее всего, Людка хватанула его незадачливого приятеля какой-нибудь железякой, которые в избытке валяются в сараюшке. Но как ей удалось освободиться? Заскорузлая просмоленная веревка прочнее проволоки охватывала ее запястья, оставшийся конец он натуго притянул к брючному ремню, так что она даже пальцем шевельнуть была не в состоянии.

Надымов нахмурился. Действительно, чертовщина какая-то получается. И вдруг вспомнил. Как наяву появилась перед ним картина двухлетней, а то и трехлетней давности… Тогда он встретил Людмилу в тайге, километрах в пяти от Вознесенского.

Уступая машине дорогу, девушка отошла на обочину, и вдруг непонятно откуда рядом с ней вырос небольшой еще волчонок, яростно оскалил зубы.

Когда Надымов, открыв дверцу, пригласил ее доехать с ним до села, звереныш, сердито рыча, бросился передними лапами на подножку джипа и, возможно, цапнул бы за ботинок, если бы Надымов вовремя не убрал ногу в салон.

Да-а, дела! Игорь Ярославович озадаченно покачал головой. Неужели на самом деле волк? Как же его звали? Кажется, Темуджин? Надымов вновь нахмурился. Тогда, три года назад, он был по-настоящему увлечен этой женщиной. Бесился, ревновал, а она словно не замечала его ухаживаний и не давала спуску даже за малейшее нарушение правил охоты или закона о заповедниках.