Мой ласковый и нежный мент

Не разбирая дороги, Барсуков мчался по откосу вниз, моля Бога, чтобы Людмила осталась жива, а ему хватило сил догнать се, не позволить упасть в реку, беснующуюся в узком ущелье между скал. Но ему опять помешал не слишком удачливый в схватке чернобородый приятель Надымова. Ухватившись за ствол молодого кривобокого кедра, он завис над обрывом и, как попавший в ловушку затравленный зверь, смотрел снизу вверх на затормозившего над его головой Барсукова.

– Помоги! – прохрипел он, тужась подтянуться.

Из-под корней кедра посыпались камни, и бандит затих, прошептав уже умоляюще:

– Помоги, Аллахом прошу!

Денис выругался сквозь зубы, снял с пояса наручники, пристегнул ими Алика к стволу дерева и только после этого втянул за шиворот наверх.

– Сиди и не рыпайся, – приказал, уже спускаясь по обрыву вниз. Спустившись, прокричал:

– Пристрелю, как собаку, если двинешься с места!

Спасая Алика, он потерял из виду Людмилу.

Спуск становился все круче и круче, и подполковник вынужден был скользить вниз по откосу почти на спине, упираясь каблуками в склон и хватаясь за камни и мокрые от сочащейся отовсюду влаги кусты. Он вымок с головы до ног, ботинки и брюки покрывал толстый слой желтоватой глины, из куртки был вырван порядочный клок.

– Люда! – позвал он осторожно, боясь вызвать криком подвижку каменной осыпи, которую только что чудом преодолел. Закрепившись в узкой расщелине, осматривал окрестности в бинокль. Водный поток бушевал в какой-то полусотне метров внизу.

Денис не рассчитывал, что его голос долетит до Людмилы, и тем более не надеялся на ответ, но тихий стон разобрал столь отчетливо, что поначалу даже не поверил своим ушам, приняв его за галлюцинацию. Стон повторился снова, совсем близко, и ему даже показалось, что он слышит свое имя. Его звали, на его помощь надеялись. И опять, забыв про усталость, он бросился на этот голос, чуть не потеряв голову от радости, что Людмила жива.

Ухватившись за узкий каменный гребешок сбитыми в кровь пальцами, распластавшись на почти отвесном склоне, Людмила попыталась раздвинуть губы в улыбке, но не смогла и смотрела виновато, словно просила прощения за доставленные хлопоты. Свитая чудовищной силой в тугие белесые жгуты, внизу металась, ревела, билась о камни и скалистые берега в бессильной ярости река, отчаявшись раздвинуть каменные стены русла и вырваться на простор, чтобы дать выход скопившейся в ней колоссальной энергии.

– Держись, родная, держись! – Денис лег на живот и попытался дотянуться до руки девушки.

Камни зашуршали и задвигались под ним, он рванулся в сторону и в следующее мгновение с ужасом увидел, как, разжав пальцы, Людмила-с криком скользит все быстрее и быстрее вниз. Не успев ни о чем подумать, он прыгнул следом за ней в воду.

Он еще не достиг дна, а река уже подхватила, понесла, закружила, завертела, не давая вынырнуть на поверхность. Еще секунда – и в легкие хлынет вода.

Неимоверным, почти нечеловеческим усилием Барсуков оттолкнулся от камней, к которым его прижало безжалостным потоком, и выскочил на поверхность, глотнув воздух широко открытым ртом. Его тут же накрыло волной, но в последний момент он успел ухватиться за обломок дерева, торчащий между двух огромных валунов. Почувствовал себя увереннее и даже сумел оглядеться вокруг, но, кроме беснующихся волн, ничего разглядеть не удалось.

Денис подтянулся и сел верхом на бревно.

Вода захлестывала его с ног до головы, стекала ручьями по лицу, только почему-то вдруг стала солоноватой на вкус, и подполковник понял, что плачет навзрыд, как не плакал с тою самого горького в его жизни дня, когда умерла матушка. Впервые после смерти матери он испытал подобное отчаяние. Измена жены, а потом ее гибель вызвали в нем лишь приступ ярости, направленный в первую очередь на самого себя.

Денис тряхнул головой: нельзя сейчас вспоминать о мертвых! Людмила жива, непременно жива! Ведь он так и не успел сказать ей о своей любви! Он заскрипел зубами от непомерной горечи. Тупая, примитивная скотина! Ну что ему стоило еще тогда, в новогоднюю ночь, признаться ей в том, что страдает и любит ее как самый обыкновенный мужик, и ночами не спит, и подокнами уже тропку протоптал. Только вот проклятой гордыни в нем чуть больше, да, возможно, еще осторожность мешает. Обжегшись раз на молоке… Он вздохнул, в который раз окинув взглядом реку и противоположный пологий берег. Никого! Ни единой живой души!

Он вскарабкался повыше. Балансируя руками, оступаясь и скользя на мокрых валунах, преодолел каменную запруду, почти перегородившую реку.