Мой ледокол, или наука выживать

Меня поселили в Ашдодском Центре абсорбции «Канада». Ашдод ещё не был городом. Машины на улицах появлялись нечасто. Светофоров не было. Окружающее напоминало курортный городок. Средиземное море впечатляло. Девушки просто ошеломляли своей красотой. Такого количества женской красоты мне видеть ещё не приходилось. В каждом автобусе я видел не менее двух красавиц. С часу до пяти — «мёртвый час». Магазины закрыты. Людей на улицах не видно. В другое время, впрочем, город тоже казался наполовину спящим.

Центр абсорбции «Канада» являлся семейным общежитием. Мне выделили общий номер с лётчиком, выходцем из Румынии. Комната, примерно 6–7 квадратных метров, две койки и стол между ними. Общались мы с соседом по-английски.

Жили по-солдатски, уважая личное пространство друг друга. Через несколько дней после приезда мы с соседом решили посетить Хайфу. Много слышали об этом городе, но никогда не видели. Была пятница. Мы наскребли денег на автобусный билет туда и обратно. Планировали вернуться в тот же день.

Приехав в Хайфу днём, с удовольствием бродили по берегу около порта, вдыхая морской воздух. Стемнело. Народ стал исчезать с улиц, и мы отправились на автобусную станцию, чтобы вернуться домой. Автобусов не была Автостанция пуста. Встретив какого-то старика, стали спрашивать — а где автобусы? Он, с удивлением посмотрев на нас, сказал: «Шабат» — суббота. То, что это суббота, знали и без него, а вот почему нет автобусов — не понимали. В конце концов, мы уразумели, что общественного транспорта нет и не будет ещё сутки до окончания субботы. Положение стало совершенно идиотским. Денег хватало только на обратный билет. И пошли мы бродить, голодные и уставшие, по улицам Хайфы. Стало совсем темно. На улицах уже никого не видно. Мы бродили одни.

Неожиданно увидели свет и открытую дверь.

Оказалось — полицейский участок. На наше счастье там сидел полицейский — грузин, говоривший по-русски.

Заметив, что тюремная камера для задержанных арестантов была пуста, я начал переговоры с полицейским на родном языке. Объяснив ему ситуацию, попросил впустить переночевать в камере для временно задержанных. Полицейский очень удивился просьбе, но, подумав, согласился. Мы завалились на тюремные койки. Полицейский по привычке стал задвигать решётчатую дверь. Мне пришлось ему напомнить, что мы добровольные узники. Он принял мои доводы и оставил дверь открытой. Утром этот же полицейский принёс нам по чашке хорошего кофе с булочкой. «За счёт израильской полиции», — сказал он.

Это был самый приятный и экзотический завтрак в моей жизни.

Так я узнал, что у евреев есть суббота, и транспорт по субботам не функционирует.

В первые месяцы жизнь моя в Израиле была очень интенсивной. Выполнение просьб друзей по борьбе занимало много времени.

МИД Израиля непрерывно приглашало меня на встречи с американскими сенаторами, политическими деятелями и журналистами. В то время я был один из первых и немногих «отказников», появившихся в Израиле.

Знание английского языка давало большие преимущества для этой работы. Кроме того, я никого и ничего не боялся, что позволяло говорить на любые «болезненные» темы. И делал всё, чтобы помочь моим друзьям и соратникам, оставшимся в СССР.

Американцы иногда казались очень наивными людьми, плохо понимающими, что происходит в Советском Союзе, хотя энтузиазма у них было много.

Мне организовали серию встреч с американскими сенаторами, на которых я дал им своё видение стратегии борьбы за советское еврейство. С моей точки зрения это было полезно. Практически каждый день интервьюировали для американского и европейского радио и телевидения. Надеюсь, что это было не зря. Народ в Центре абсорбции был очень разный и, я бы сказал, довольно несчастный. В основном — это части разрозненных и разорванных семей.

Шестьдесят процентов из них — выходцы из СССР. Подавляющая часть этих людей позже уехала жить в США. Остальные, приехавшие из Западного мира, вернулись в страны исхода. Мой сосед через три месяца разочаровался в Израиле и вернулся в Румынию. У меня была подруга из Южной Африки, приехавшая в Израиль с мамой. Её звали Тина. Мы уже начали обсуждать вопросы совместного будущего. Но вскоре Тина с мамой, не сумев одолеть иврит, решили вернуться — обратно к семейному бизнесу. Я категорически отказался присоединиться.

Мы разошлись. Потом Тина несколько раз звонила из Южной Африки, уговаривая приехать, но я твёрдо решил остаться в Израиле.

Израильтяне, с которыми я столкнулся, были довольно странными, с моей точки зрения. С одной стороны — это мои герои Шестидневной войны, с другой — какие-то неустойчивые и алчные.