Мой лейтенант

Перед глазами его снова возникло холмистое поле стрельбища, которое сейчас как бы чуть светилось, и он вспоминал себя в тот момент, когда докладывал о выполнении задачи. С дрожью, с досадой он подумал, что все могло произойти гораздо раньше, с первых дней службы. Все его существо сейчас негодовало, протестовало против собственной инертности. Ему вспомнились радостные глаза Колотова, он видел улыбающееся лицо Блинова, которого конечно же не удалось обойти на стрельбах, но каким уважением засветились их глаза! И почему же раньше он был лишен этого света? Не понимал? Как можно было не понимать простой истины: они — твои товарищи, они рады твоему успеху больше, чем ты!

Давно-давно, в раннем детстве, он тяжело заболел и целый месяц пролежал в постели. Но однажды утром (он хорошо запомнил это утро) пришло выздоровление. Он тогда испытал огромное чувство радости, будто снова народился на свет. Она, эта радость, была теперь иной, чем тогда, но чем-то и напоминала прежнюю.

Уставив глаза в потолок, Илюшечкин стал думать о Колотове, Блинове, затем об отце с матерью. Он — единственный сын у родителей; он привык к всевозможным поблажкам, потачкам; его с детства избавляли от всего трудного, неприятного. В школе мать предупреждала учителей: «Петя перенес в детстве опасную болезнь!», «Пете нельзя то!», «Пете нельзя это!» Об армии не шло даже и речи, когда он провалил экзамены в институт. «Какая армия, Петя же так болел в детстве!» И вдруг его вызвали в военкомат, осмотрели и признали годным для строевой службы. Пришлось тогда матери побегать, она надеялась «вырвать» Петю, куда-то писала, к кому-то ходила, но хлопоты ее окончились эшелоном, в который серым майским утром погрузился вместе с другими новобранцами Илюшечкин.

В полку ему, конечно, не понравилось, особенно впервые недели. Но деваться некуда. Мать забросала посылками — вот бы теперь ее сюда, посмотрела бы на него. И тут же Илюшечкин вспомнил занятие по огневой подготовке — повозился с ним лейтенант, даже стыдно делается, как подумаешь. А Саруханов на него смотрел так, будто он, Илюшечкин, лично обидел его… Лейтенант Колотов очень хороший человек. Гонял его по материальной части на уроке минут двадцать, но без крика, без ехидных словечек. К следующим занятиям он кровь из носу, а пулемет будет знать не хуже Саруханова. Это точно! Он сделает все, он добьется! Все увидят, что с Илюшечкиным можно идти в разведку. Правда, попотеть придется, потому что раньше ушами хлопал. И кому только в роте не известно, что он ушами хлопал? Всем известно. А вот лейтенант отпустил его в увольнение на завтра, хотя ему тоже все известно. Хороший человек командир взвода. Для такого человека все бы сделал… Матери надо написать. Вот ахнет. Ей все кажется, Петя слабенький, у Пети здоровье, а он на стрельбище вышел — и пожалуйста: четверка. Но если бы раньше начал кумекать, мог бы и пятерку. Илюшечкин представил, как бы тогда на него посмотрели ребята, что бы сказал замполит. Полетела бы из взвода «молния»: «Следуйте примеру рядового Илюшечкина!», «Учитесь стрелять так, как стреляет рядовой Илюшечкин!».

С этими мальчишескими мыслями Илюшечкин еще повздыхал, поворочался с боку на бок и заснул, накрепко уверенный, что вскорости произойдет все именно так, как он представил, и снились ему мать и отец, и родной дом, и все то, что снится молодому солдату в первые месяцы службы вдали от родимых стен.

* * *

Утром — так было заведено по воскресным дням — роты завтракали позже обычного. Сразу после завтрака Илюшечкин стал собираться. Собирался он не спеша: чистился, гладился, прихорашивался. Потом, когда привел себя в порядок, посидел немного в ленинской комнате, посмотрел, чем закончится партия в шахматы между Блиновым и Лавриненко, посмеялся вместе с товарищами над незадачливостью побежденного Лавриненко, затем пошел одеваться.

Одевался тоже тщательно. Ремень застегнул на предпоследнюю дырочку, оправил шинель, чтоб ни единой складочки, помял шапку, приладил на голову чуть боком, на левую бровь. И бодрой походкой, любуясь блеском собственных сапог, направился к контрольно-пропускному пункту. Теперь не боязно, если командир полка или замполит встретится на пути. Бывал в наряде Илюшечкин, видел: в воскресенье Клюев или Зеленцов прохаживаются возле шоссе, наблюдают за солдатами, отправившимися в увольнение.

Ни Клюева, ни Зеленцова около КПП не было, и Илюшечкин пошагал в сторону поселка спокойнее. Солнце на небе разгулялось, хотя ветер был холодный, резкий. Земля, припушенная снежком, гулко постукивала под каблуками.

Свое пребывание в Лужанах Илюшечкин распланировал еще в казарме. Прежде всего почта. А более конкретно — телефонный узел. Официальный повод для посещения (вдруг старшина спросит) — заказать телефонный разговор с Москвой. Пообщаться с дорогими родителями. А неофициальный (про это ни слова) — повидать Марину Светову, телефонистку.