Мой личный враг

Лада кое-как приткнула «Хонду» к сугробу — все остальные места были уже давно заняты — и поплелась к подъезду. Предстояла обычная ежевечерняя эпопея поиска ключей. Происходила она обычно у подъездной двери, под лампочкой. Ругаясь и чуть не плача, Лада рылась в сумке, вытаскивала из нее что угодно, но только не ключи, злилась, совала все обратно… Иногда, придя в неистовство, вываливала все содержимое на близстоящую лавочку и копалась в нем, как собака в отбросах, так же по-собачьи рыча от злости.

Сейчас на лавочке, сгорбившись, сидел какой-то алкаш, и долго трясти перед его носом раззявленной сумкой не было никакого резона. Сразу вспомнились все пережитые страхи и ужасы, и Лада решила позвонить дежурной бабульке Раисе Никитичне, чтобы она открыла. А ключи от квартиры можно и внутри поискать. Там, по крайней мере, светло, и железная дверь защищает от мира.

Отгоняя страшные мысли, Лада быстро пробежала оставшееся до подъезда расстояние, опасаясь, что алкаш увидит ее и непременно привяжется. Добежав до двери, она нажала кнопку. Домофон переливчато и очень громко запел, и краем глаза Лада заметила, что алкаш встрепенулся и медленно поднялся с лавочки,

А Раиса Никитична, должно быть, видела седьмой сон.

Намеренно не глядя в сторону алкаша, она нащупала в сумке никогда не использовавшийся газовый баллончик — "психологическое оружие", как говаривал ее отец, и в это время алкаш хриплым замученным голосом проговорил:

— Лада…

Она стремительно обернулась, держа баллончик наготове.

— Это я, — сказал алкаш и откашлялся, как провинциальный трагик на премьере. — Не надо меня поливать из этой штуки…

— Господи боже ты мой, — пробормотала Лада, рассматривая алкаша во все глаза. — Тебя выгнали не только с работы, но и из дома? И теперь ты ночуешь на вокзалах и в люках теплотрассы? Полное и окончательное падение? Деградация личности?

Он неожиданно засмеялся громким хриплым смехом.

— Я забыл, какая ты, — сказал он, так же неожиданно перестав смеяться. — Ты меня разлюбила за то, что я тогда… устроил? На Канарах?

Лада взяла его за шелковый пятисотдолларовый шарф и втащила на крыльцо, под свет.

— Где твоя машина, убогий? — дрогнувшим голосом спросила она. — Почему ты сидишь на лавочке, как последний бомж? Зачем ты приехал? Порасспросить меня, как я провела время на Канарах?

— Моя машина вон там. — Он ткнул рукой куда-то в сторону. — Я вылез из нее, когда начал засыпать. Я думал, что усну и пропущу тебя. Если ты, конечно, вернулась бы до утра…

— Конечно, — согласилась Лада. Он не имел никакого права на ревность или недовольство, и оба они это знали.

В скудном свете лампочки Лада заметила, что у него было серьезное и грустное лицо, глаза в густых тенях, и дневная щетина уже не делала его похожим на капитана пиратского брига.

— Ну что? — спросила она, не зная, что делать дальше: пригласить его к себе? отправить домой? покурить с ним на лавочке, как в десятом классе? — Плохо все?

Он посмотрел на нее сверху вниз.

Он ее так любил, что даже не знал, как ей сказать об этом.

Его отставка все упростила. Не замутненные никакой внешней шелухой чувства теперь окончательно определились. Он не сразу это понял, а когда понял, Лады Ильиной уже не было рядом.

"Ладно, как-нибудь обойдется", — решил он и, наплевав на многолетний дипломатический опыт, бросился вперед. В конце концов, хуже не будет. Куда уж хуже…

— Я развелся с женой, — сообщил он. — Потому и не приезжал так долго. Разводился.

— Зачем? — спросила Лада. — Что за героические подвиги?

— Лад, — сказал он, впервые проявляя признаки нетерпения, — я люблю тебя. Ты это отлично знаешь. Я хочу жениться на тебе, родить ребенка и повезти его в Диснейленд. Или еще куда-нибудь.

Василий Михайлов и впрямь был помешан на детях. Его жена, супербизнес-леди, вообще не понимала такого слова — ребенок. И Васятка возился с племянником и племянницей, тратил на них время, деньги, силы, помнил их дни рождения, склонности, характеры, в выходные возил в парки и бассейны, на каникулы забирал к себе на дачу, несмотря на отчаяние и ужас дорогой супруги. Супруга, кстати, на это время обычно съезжала в отель. Ладу это страшно забавляло.

— Как же она тебя отпустила? — спросила Лада. Зажигалка щелкала, летели искры, но пламени не было. Васятка достал из кармана свою и дал ей закурить.

— Зачем я ей теперь нужен? Теперь я — никто. — Он беспечно махнул рукой. — Мне сорок лет, у меня ничего нет, кроме квартиры и машины. Даже перспектив никаких. Дачу забрали. Денег в банке — кот наплакал. Назначат скорее всего в Африку или, если кто-нибудь поспособствует, в Болгарию какую-нибудь.

— Ты знаешь, — сказала Лада, — кажется, я тоже нынче безработная.

— Неужели? — весело удивился он. — Что так?

— Выгнали, — сказала Лада и, потянувшись, поцеловала его в твердые, холодные на морозе губы. — Пошли домой. Из своей квартиры, как я догадываюсь, ты должен выехать и благородно оставить ее супруге?

— Точно, — сказал он, вглядываясь в нее и стараясь убедиться, правильно ли он все понимает. — Ты пустишь меня в свою?