Мои любимые преподы

Там жила я, там живут они, там я любила, страдала, обнимала и целовала, пила кофе на лучшей в мире кухне, в клубе на стойке танцевала ламбаду, выгибалась на кровати в отеле, ругалась за поломанные кустике в парке универа.

А теперь Сергей женится, Ярослав сидит, а я здесь и…

Отталкиваюсь от подоконника и трогаю живот.

– Они просто козлы, – шепотом сообщаю будущему ребенку. – Они про тебя не знают, но разве так можно.

Хожу по комнате, не найду себе места.

Мама зовет на кухню, помогать с готовкой.

Медленно шагаю на ее голос.

Что будет, когда я родителям про ребенка скажу? Их хватит инфаркт, сразу обоих.

Где отец – спросят они.

А нас троих раскидало в разные стороны. В сентябре мои преподы не вернутся в универ. Они даже не узнают, что я приехала в город.

Осталось два года, мне профессия нужна, я ребенка жду. Мне уехать от родителей нужно, пока они не догадались.

– Мам, – заглядываю на кухню. – Я подумала, и ты права. Буду продолжать учиться. Завтра…еду обратно.

Глава 2. Ярослав

– Воронцов, почта.

При словах этих вздрагиваю, и вспоминаю лежащий под подушкой желтый галстук. Галстук, который не положено иметь в камере СИЗО, но мне его передали. А еще записку: «От Евы».

Ева… интересно, как она? Скучаю по ней невыносимо. Каждый день, каждый час, каждую минуту вспоминаю, перед глазами ее бледное лицо в нашу прошлую встречу – не поверила. Запуталась совсем, да я и сам хорош, раз устроил перед ней ту сцену.

Сколько спрашивал у адвоката, у Серого, который был у меня в прошлом месяце, у родных – все лишь глаза отводили, чем довели меня до ручки. А еще этот галстук, кричащий о том, о чем я сам должен был догадаться: Ева – Лилит.

А не сучка-Лиля.

Подхожу, принимаю посылку, и иду обратно в пятую камеру пятого следственного изолятора, сопровождаемый конвоем. «Сынок, питайся хорошо, мы скоро тебя освободим! Люблю, мама» – читаю я.

Мама немногословна, я в нее пошел.

Вот только в то, что освободят меня, я не верю: отца с должности сняли, семья на плохом счету теперь, но мама, отец и Серый полны какого-то больного энтузиазма. Лживого, как по мне.

Самообман все это.

– Слышь, может, правду уже скажешь? Хоть мне, по-братски, насиловал ту телку, а? – снова пристает сокамерник.

Витя, он же Вепрь, как просил его называть. Сидит за столом, уставившись в маленький телевизор с круглым экраном, и я славлю присланные матерью продукты рядом. Общее здесь все, да и ни к чему мне все эти вкусности, в горло не лезут.

– Правду я уже сказал.

– Не насиловал, значит? Ну да, мы все здесь невиновные собрались, – заржал Вепрь, и достал мозолистыми пальцами сигарету. – Ну а если серьезно? Слухи-то быстро расходятся, и все знают про ту хату, на которой ты элитную девку поимел.

Элитная девка, лучше и не скажешь. Дорого мне Лиля обошлась, очень дорого. И ведь доказательства к делу пришили: простынь с моим материалом, свидетелей слышавших крики, свидетелей видевших, как Лилю утаскиваю.

И ее справки из травмы. Следы насилия, которых не могло быть.

Но губернатор на славу постарался, спасибо Насте.

– Ну и долго мы будем играть? – сел на нары, закурил по приобретенной в камере привычке, и усмехнулся. – Нас пишут, и я знаю об этом, сам работал в подобной системе. Так нужно мое признание, да? Но зачем, если доказательства неоспоримы?

– Слышь, ты меня стукачом только что назвал?

– Спокойно, – киваю Вепрю, и он обратно садится, на удивление послушно. – Ну я не такой тупой, и сразу просек, что тебя специально ко мне посадили. Камера двухместная, здесь содержатся не обычные подследственные, а своеобразная элита, к которой ты не относишься. Так вот: никого я не насиловал, и закроем эту тему. Ах, да, угощайся.

Глазами указал на передачу из дома, и вдохнул в легкие дым.

Губернатор не идиот, и он знает, что Лилю я не насиловал. Меня ведь проверяли, прежде чем Настю мне подсунуть в невесты, и все они знают, что не способен я на подобное. Но любое неосторожное слово, брошенное Вепрю, могло послужить причиной обвинительного приговора.

А значит, нужно держать себя в узде, и больше молчать. Тем более, у меня это отлично получается.

– Воронцов, посетитель. Три шага вперед, и не двигаться.

Камера открывается, и я послушно выхожу – с ними лучше не спорить, чтобы в карцере не оказаться. Здесь хоть условия мягкие: конвой есть, но в наручниках водят лишь убийц.

Меня просто сопровождают к комнате свиданий, и я сначала думаю, что адвокат пришел. Но меня ведут дальше, заводят в переговорную, где за стеклянным стеклом я вижу Серого.

– Привет, – беру трубку, и здороваюсь с приятелем, которого чертовски рад видеть. – Отец уступил свое свидание? В этом месяце оно последнее.

– Да, уступил.

– Я рад, – искренне говорю, ведь так оно и есть.

Один лишь Серый, хоть и раздражает меня своим двинутым энтузиазмом, но зато не смотрит, как собака побитая. И не жалеет меня, как отец с матерью. Просто поддерживает, и этого достаточно.

– Ева… что о ней слышно? Ты звонил ей?

– Давай лучше о тебе поговорим.