Мой любимый Драконыч (СИ)

Еще через пару дней в том же малом тронном зале на меня свалились латы с бердышом. И опять мои телохранители успели окружить меня щитом. Тяжелые стальные латы, как и люстра, скользнули по моей защите и с грохотом упали на пол собранный из кусочков разноцветного мрамора, под ноги застывшей мне. Латы никому не причинили вреда, кроме отполированного мрамора. А вот бердыш как то нелепо дернулся в сторону, отрикошетив от моего щита, и воткнулся в голову нашего Синебородого. Тот плюхнулся на пол и сидел на заднице, хлопая глазами. А я в шоке смотрела на него сверху, видела и бердыш, торчавший у него из черепа посреди густых синих волос, и растерянность на его лице и не могла понять, почему у него растерянность, а не гримаса боли. Далее все по сценарию. Портал. Драконыч с Нэлием. Правда, утаскивать меня никуда не стали. Я же говорю — привыкли! Целитель, которого после происшествия с люстрой включили в нашу труппу как постоянного, осторожно тянул за бердыш. Вдруг артист поднял руку и сам выдернул топорище из своего черепа. Мы все вытянули шеи. Крови нет. Странно. Оказалось, что у нашего Синебородого и своя шевелюра бесподобно густая, а сверху ему Виир надел свою фирменную материальную иллюзию синих волос. Вот в ней топор и застрял. Правда удар, хоть и смягченный, артист наш получил. Но череп остался цел. И то слава Богу! Репетиции перенесли на завтра.

И на следующий день у нас было трое забинтованных. Марош со сдвигом вправо, хореограф — влево, Синебородый в аккуратной шапочке без наклонов. Очередное происшествие опять официально объявили несчастным случаем. Спрашивать что-то у своих конспираторов я не стала. Поняла, что врут.

В середине дня наши травмированные на голову устроились на сцене. Они стояли и о чем-то страстно спорили. Потом вызвали на сцену композитора с режиссером и начали им показывать каждый свой вариант. Все остальные, включая меня, с интересом наблюдали за битвой титанов опереточного жанра. Оказывается, они переругались из-за куплетов трех тещ. Вначале наше трио пело хором, потом каждый выскакивал на середину сцены и пел куплет с приплясом. Особенно смешно выглядело их хоровое пение. В центре стоял Синебород в прямой шапочке, справа встал Марош, а слева — хореограф. Прямо как будто специально каждый сторону, где встать, по наклону бинтов выбирал.

Пока я смотрела на их представление, стараясь сохранять серьезный вид, спрятавшиеся за моей спиной и спинами моих трех телохранителей кордебалет, артисты и поэт-песенник, хрюкали и фыркали, пытаясь скрыть смех. Композитор сбежал со сцены, бросив на растерзание травмированным нашего режиссера, и встал с нами вместе, и тоже захрюкал. Режиссер остался бродить вокруг наших знойных куплетистов. Но он кружил, смотрел и молчал. Трио разочаровалось и стало спрашивать у нас.

— Ну как? Мой вариант же лучше!? — вопрошал Синебород после какого-то экзотического танца с быстрыми движениями ног.

— Нет мой лучше! Вы посмотрите, как он ноги задирает. Это же теща! Немолодая женщина. Разве она будет так скакать?!

Это Марош орал.

— Вы оба скачите как придурки, — ярился наш хореограф. — Они должны вальсировать, а не галопировать.

На каждую фразу наш коллектив молча кивал и поднимал раскрытую ладонь с прямыми пальцами. Поднятая ладонь — здесь жест полного одобрения. То есть одобряли мы вариант каждого из спорщиков. Трио начало ругаться уже на нас, и опять танцевать. В конце концов, не выдержал наш режиссер, все еще мыкавшийся по сцене. Он громко заржал. Это, как известно, заразительно. Тем более, что мы и так долго сдерживали смех. Захохотали все, включая меня и моих телохранителей. Трио травмированных озлились окончательно и спрыгнули со сцены, ругаясь и плюясь. Но потом мы повинились, помирились и репетиция продолжилась.

Ксения. — Коварный человек подобен обнаженному мечу: внешний вид его привлекателен, но малейшая неосторожность в обращении с ним грозит увечьем.