Мой любимый негодяй

– Ты несправедлива. – Аннабель скрестила руки. Окружающий воздух буквально искрился от ее негодования. – Изменилась ли моя жизнь? Да, разумеется. Мне представилась возможность сменить ограничения, накладываемые бедностью, на ограничения, накладываемые протоколом. Угадай, что я выбрала? Я сыта и в безопасности, и это доставляет мне удовольствие. Лучше ходить в платьях, строго соответствующих этикету, чем снова и снова штопать старые и переживать, что когда-нибудь они превратятся в лохмотья. Мне нравится, что у меня есть средства, превышающие необходимый для выживания минимум. Теперь я могу приносить бо́льшую пользу Делу, чем раньше. Но и это все не имеет значения. Имеет значение лишь то, что Монтгомери променял почти все, что до того считал важным, на то, чтобы быть со мной. Я бы согласилась жить с ним и в шалаше. Потому что никто не понимает меня лучше, чем он, и я никому не доверяю так, как ему.

Люси съежилась от досады:

– Прости…

– Может ли муж предложить мне еще больше? Он готов отдать за меня жизнь; если потребуется, он сделает это не моргнув глазом.

Глаза Аннабель сверкали, как изумруды. Подруга дошла до белого каления, и Люси не могла ее упрекнуть.

– Прости меня, – повторила она, чувствуя себя ужасно. – Не вовремя я подняла эту тему.

Руки Аннабель остались скрещенными.

Люси опустилась на кровать рядом с грудой еще не уложенной одежды.

То, что произошло сейчас здесь, было хуже, чем утренняя сцена в столовой. Хуже, чем стычка с леди Уиклифф. В каком-то смысле Люси саморазрушилась, и это началось давно; злоба разъедала ее, обхватывала подобно щупальцам кракена. Можно ли упрекать подруг, что у них возникли сомнения?

Она клятвенно посмотрела в глаза Аннабель:

– Моей тираде нет прощения, но если уж на то пошло, мне очень больно. – Люси чуть не стошнило, когда она сказала это вслух, словно подставилась снайперу. – Я вела себя отвратительно, потому что мне стало очень больно, когда я решила, что ты подозреваешь меня. Я бы никогда не поставила тебя в неловкое положение, и уж тем более в твоем доме.

Лицо Аннабель вытянулось. Она бросилась к подруге, села рядом и стиснула ее руку:

– И ты меня прости. – Зеленые глаза вновь затуманились; гнев их покинул. – Прошу, верь мне. – Она крепче сжала руку Люси. – Я не хотела причинить тебе боль.

Люси пожала плечами:

– Все эти годы я была известна как возмутитель спокойствия. Кому, как не мне, сбивать людей с толку.

Глаза Аннабель подозрительно заблестели:

– Я не кто-то, а твоя подруга. Мои эмоции зашкалили… Ты простишь меня?

Люси вздохнула. Ну как не простить?

– Тебе не за что извиняться. – Она в ответ сжала руку Аннабель. – И я счастлива за тебя. Очень.

Даже в раскаянии Аннабель со своей королевской осанкой и горделивыми скулами выглядела так, словно ей судьбой предназначалось стать герцогиней. Самообладание и чувство собственного достоинства были у нее в крови. И все равно пришлось проглотить горькую пилюлю в виде того, что потребовались деньги и покровительство мужчины, чтобы помочь ей исполнить свое предназначение. Однако что есть, то есть. Возможно, это Люси преждевременно превратилась в злую старую каргу.

Аннабель теребила кисточку пояса.

– Если хочешь знать, мне не доставляют удовольствие ограничения – будь то платья, телохранители или протокол. Но, дорогая моя, – она подняла глаза, и глубина чувств подруги на миг ошеломила Люси, – я никогда не была так счастлива. Возможно, это звучит грубо, но я хочу все сразу: быть женой мужчины, которого люблю, и бороться за свободу женщин.

Люси пока не дано было понять это. Но если кто-то и может надеяться объять необъятное, то только Аннабель.

Кроме того, даже на взгляд злобной карги было совершенно очевидно, что герцог без ума от Аннабель. Он человек не эмоциональный, но немедленно переключает внимание на жену, стоит ей лишь войти в комнату. В плане привязанности их союз выглядит гармоничным. Вряд ли унизительно угождать мужчине, который сам всегда рад угодить тебе.

– Что ты собираешься делать с памфлетами? Принц очень недоволен?

Аннабель хихикнула:

– Между нами говоря, он умирает от скуки, так что рад любому происшествию. Но, само собой, не одобряет провокаций против своей персоны.

– Могу себе представить. Что ты предпримешь?

Аннабель невесело улыбнулась:

– Монтгомери уже убедил его, что памфлеты – идея нескольких дам, которые выпили лишнего и после бала решили пошалить, возможно на спор.

– Оригинально. Самый разумный способ представить ситуацию не такой серьезной.

– Конечно. Ни один мужчина в здравом уме не додумался бы до столь фривольного поступка.

– Как бы то ни было, женщины сделаны из другого теста, – пробормотала Люси, припомнив обращенные к себе спины, пронизывающий насквозь взгляд леди Солсбери… и бурлящий гнев матери. – Они полагают, я хотела выставить герцога идиотом. Или привлечь к себе внимание. Вопрос в том, кто это сделал? И зачем? Какие-нибудь улики есть?

Аннабель помрачнела:

– Пока никаких. У Монтгомери в гостях сегодня достаточно противников, которые хотят представить дело так, будто он не способен повлиять на ситуацию.